и продолжала работать над ней до 1989 года. Ее старший внук, Тимур Фишель, подготовил рукопись «Автобиографии» к печати. В рукописи были исправлены пунктуация и частично орфография, были добавлены личные местоимения, которые мемуаристка систематически пропускала. Все эти исправления специально не отмечены. Более крупные вставки, сделанные по смыслу, обозначены угловыми скобками.

* * *

Киев. 21.05.1986

По просьбе Павлика[112].

Я родилась в 19:30, 27.06.1900 в местечке Дашев[113] Киевской губернии (ныне Винницкая область).

Родители: мама — Мария Абрамовна <Щерб>, 1881 года рождения; папа — Моисей Наумович <Резник>, 1878 года рождения. Мне был год и шесть месяцев, когда родился братик, которого назвали Срулей (Израиль). И мне начала уделять большое внимание тётя Рахиль — сестра мамы. Я её очень любила. Мне рассказывали сказку, что в 1894 году была коронация императора Николая II Александровича[114]. Тогда электричества не было, и местечко освещалось то ли лампадками, то ли свечами. Было очень красиво и торжественно.

Познакомились мои родители на свадьбе родственников, матери было 14 лет, а отцу — 17. Уже тогда родителям с обеих сторон они понравились, и была у них помолвка, как называли тогда знакомство.

Со свадьбы гости разъехались, а связь продолжалась. Молодые <люди> в течение четырех лет переписывались[115]. Мама была малограмотной и письма писала из письмоводителя[116], жениха называла «кормильцем». Отец учился больше её у домашнего учителя по настоящей программе, знания соответствовали примерно двум классам нынешней школы. Писал не совсем правильно. Мне запомнилась фраза «буйте здоровы» (вместо «будьте»). По-древнееврейски и жаргону[117] он больше мамы учился и много читал. Знал историю, Библию, вникал во всё, анализировал. Не был фанатиком, не во всё верил. Прислушивался к советам талмудистов, последние, по нашему понятию, были философами. Признавал гигиену: считалось законом мыть руки, посещать баню, после принятия ванны следовало окунуться в бассейне (миква)[118], и <при этом> приговаривали «Кушер»[119], что означало «чисто». Беременным женщинам необходимо ежемесячно в течение девяти месяцев соблюдать эту процедуру[120]. Мужчины парились на полках, веничками ударяли по телу.

Я от темы удалилась.

Помню себя с трех лет, когда заболела скарлатиной. Я лежала у окна в квартире одноэтажного домика, которую снимали у одного столяра, ко мне заглядывала черная собака Жучка.

Праздновали Пасху, и моя мама возле моей постели готовила налистники со сливами[121]. После выздоровления я одна гуляла по двору, и гусь погнался за мной[122]. Хозяин квартиры дразнил меня: «Хонця, куда тебя гусь укусил?» Детских садов не было, и меня определили в хедер[123], где ребе учил <с детьми> еврейскую азбуку. Он курил, и от него на расстоянии чувствовался дым от табака, что мне было очень неприятно.

Когда два учителя, более просвещенные, чем ребе, организовали группу, меня направили к ним учиться[124]. Со мной учились двоюродные братья — Фройка и Шлойма, дети дяди Лейба (брата мамы). Я запомнила, что нас учили по-древнееврейски: «шилхон» — стол, «халойн» — окно[125] и т. д.

В семь лет договорились с учителем, <занимавшимся> четырех- или шестигодичным образованием, который приходил к нам домой меня учить русскому языку, начиная с азбуки. Постепенно научилась читать, писать цифры и потом решать задачки. Очень долго писала диктант с ошибками, а задачи, если условия задачника Верещагина[126], к примеру, где в бассейн вливалось из трубы больше, чем выливалось, то когда, через сколько часов наполнится бассейн? — мне уже лень было подумать, и я с учителем вместе разбирала. Такой метод учёбы назывался «экстерном»[127]. Мама постоянно угощала учителя чаем или печеньем собственного производства.

Из местечка начали ездить в Умань[128] экзаменоваться в гимназии — кто за первый класс, кто за второй класс. Уже тогда старше меня тёти — Фаня и Белла (мамины сёстры) выдержали экзамен.

Дедушка Авраам был состоятельнее моего отца, видимо, <это> послужило причиной, что я училась экстерном.

У меня зародилась уже тогда мечта о гимназии. Не помню, в каком году, в 1909-м или 1910-м, открыли земское бесплатное двухклассное училище. Оно было рассчитано на пять лет обучения[129]. Тогда поступили мой брат Сруля в первый класс и двоюродные братья Фройка, Шлойма и Цюня. Я же тянулась в гимназию. Подруга моя Маруся Михайловская выдержала экзамен за первый класс. Она материально была благоустроеннее меня. Я училась внешкольным образом, но по программе гимназии до шестого класса. И лишь в 1917 году, после Февральской революции, когда мы переселились в город Гайсин[130], Подольской губернии, <поступила в гимназию>. Я была очень хорошо подготовлена, получила по истории, географии и теории словесности (литературе) пятёрки и, к <своему> большому счастью, была зачислена гимназисткой шестого класса. Папа поспешил внести за первый квартал обучения 75 рублей. Гимназия Курчинской[131] была ещё в то время частная. Преподавали ещё Закон Божий, от которого еврейских девочек освобождали. Училась три года — шестой, седьмой и восьмой классы до 1920 года, когда гимназию Курчинской, бывшей <в ней> начальницей, переименовали в трудовую школу. Историю преподавал нам директор мужской казенной гимназии[132] Пётр Трофимович. Когда отвечали, подходили к нему, к кафедре, и надо было делать реверанс. Девочки, которые учились с первого класса, уже правильно научились этому искусству, а у меня получился реверанс неудачно, и после урока начальница, присутствовавшая как ассистент, учила меня, как правильно надо ноги поставить и поклониться.

Квартиру <в Дашеве> мы почему-то часто меняли[133]. Вторую квартиру мы нанимали на окраине местечка против русского кладбища у хозяйки Капитолины и хозяина Антошки. Мама научилась у них петь украинские песни, которые я через много лет слышала в театре и по радио. Я до сих пор вспоминаю свою маму. Еще была третья квартира в Липках[134], когда увеличилась семья (родился Гриша в 1905 году): снимали у полячки Бредзевой, там она выделила <нам> часть фруктового сада и огорода. Перед окнами была клумба с цветами, которыми я увлекалась, ухаживала за ними. Отец мой Моисей Наумович вырос в лесу, привык к хорошему воздуху, чем объясняется его тяга к окраинам местечка. Дедушка Авраам и бабушка Рива жили в центре <Дашева> в собственном одноэтажном доме на высоком фундаменте, с балконом. Входили в дом по трем ступенькам. Окна и двери были большие, не то что в селянских домиках, как у нас были. Недалеко от них был дворец князя Потоцкого[135]. Дом был огражден