Пока он читает мне нотации, я сижу молча, а когда говорю «Да, дядюшка Арт», то ничуть не лукавлю, хотя примерно то же самое уже талдычил Брокк, и мне нет надобности выслушивать это еще раз. Брат чуть-чуть старше меня, по крайней мере, так утверждают родители, и поэтому, наверное, считает себя ответственным за меня. Я никогда, ни разу в жизни не считала себя чьей-то младшей сестрой. Даже сестрой Гэлена, который на целых два года старше нас и гораздо выше ростом.

Я стараюсь. Общаюсь со служанками, слушавшими в первый вечер мое выступление. Музыка их не интересует, если, конечно, не считать упоминания о том, как красив наш арфист, особенно когда в его взгляде появляется мечтательное выражение. Они спрашивают меня, какими травами я пользуюсь, чтобы сохранить шелковистость волос. Мы заводим разговор о прическах, которые больше всего мне идут, и девушки предлагают помочь заплести мне косы перед следующим выступлением. Я старательно улыбаюсь и слушаю, хотя это очень и очень трудно, но так ничего и не узнаю.

Тех же женщин я встречаю изо дня в день, позволяя им заплетать мои волосы в замысловатые косы, украшая их лентами и цветами. Надеюсь, что Горв, тот здоровенный личный страж, не подумает, что все это ради него. Я расспрашиваю служанок об обряде коронации, но их интерес к ней ограничивается лишь нарядами, которые они собираются надеть, да вопросом о том, устроят ли после торжества бал. Меня охватывает тревога. На следующий день, когда рядом никого нет, я, пользуясь случаем, залезаю на огромный дуб, который для этого присмотрела, но, добравшись до середины, к своему изумлению сталкиваюсь с девчушкой, сидящей на ветке. Я открываю рот, чтобы пораженно вскрикнуть, но она поспешно прикладывает палец к губам, призывая к молчанию. Мы, даже по моим стандартам, забрались довольно высоко, причем никого другого я поблизости не видела. Потому что, если бы видела, то мое поведение шло бы вразрез и с приказом Арку, и с братским советом Брокка.

Какое-то время мы просто сидим на ветке и молча смотрим друг на дружку. Я почти ничего не знаю о детях. На вид девочке лет шесть-семь, помню, она сидела в главном зале, когда мы играли, чуть в стороне от остальной ребятни. Интересно, если она просто слезет, и я притворюсь, что не видела ее, ей будет грозить опасность? Я ожидала увидеть здесь только птиц, ну, может, еще пару белок. Но не эту маленькую, строгую барышню.

Я внимательно к ней присматриваюсь и пытаюсь мыслить как шпионка. К каким здесь можно прийти выводам? Девочка явно нарушает правила, как и я сама, иначе не стала бы призывать меня к молчанию. Может, она решила поиграть в прятки? Но я не слышу, чтобы ее звали другие дети. Признаков заботливой мамы или няни тоже не наблюдается. В чертах детского лица проглядывает намек на беспокойство. Она могла забраться сюда, потому что испугалась. Спряталась, не желая, чтобы ее нашли. Одежда на ней прекрасного качества – голубая пелеринка с искусной вышивкой шерстяными нитками на воротнике и подоле, а под ней тонкая льняная туника. Ботиночки, если они у нее есть, остались у подножия дерева. Носочки в дырках. Каштановые волосы, карие глаза. Вздернутый носик, ямочка на подбородке, и лицо, которое вполне можно было бы назвать красивым, если бы не его печальное выражение. Судя по всему, она недавно плакала. Я хочу спросить, все ли у нее в порядке, но она сама велела мне молчать. Может статься, что мы просидим так бок о бок все утро и не перебросимся даже парой фраз.

Когда же моя маленькая соседка начинает говорить, ее голос звучит так тихо, что я едва его слышу.

– Я тебя знаю, – шепчет она, – ты играешь на свирели. И поешь баллады.

– Да, это…

Я замолкаю на полуслове – она опять подносит к губам палец, на этот раз еще настойчивее.

– Говори шепотом, а то разбудишь Мааре.

Я смотрю по сторонам, будто Мааре, кем бы она ни была, тоже может сидеть на дубовой ветке.

– А кто такая Мааре? – шепотом спрашиваю я.

– Ей положено за мной присматривать, но она уснула. Ты разрешишь мне поиграть на твоей дудочке?

– Но ведь это точно ее разбудит, разве нет? Да у меня ее и нет сейчас.

– Жаль…

За тоской в этом слове скрывается нечто большее, чем банальное огорчение от такой мелочи. В этот момент я замечаю на ветке за ее спиной холщовый мешочек. Из него торчит маленькая головка с парой глазок, вышитых темно-коричневой ниткой. По виду игрушка старая, грубая ткань истрепалась и покрылась пятнами. По форме ушей я понимаю, что по замыслу создателя это собака или кошка.

– Давай в следующий раз, – говорю я, – если Мааре не будет против. А ты умеешь играть?

– Ты можешь меня научить.

Нет, в Брефну я приехала совсем не для этого. Что можно узнать у маленького ребенка? Но няня, старшая сестра или кем бы там ни оказалась эта Мааре, так любящая поспать, может оказаться куда более ценным источником информации.

У девочки умоляющий взгляд, как у сломанной, брошенной куклы.

– Я научу тебя играть пару нот. Чтобы выводить мелодии, надо долго учиться.

Она берет мешочек с игрушкой, вешает себе на грудь и очень серьезно смотрит на меня. Кожа на ее руках и лице очень светлая, под ногтями чисто. Несмотря на то что она лазает по деревьям, ее длинные волосы аккуратно заплетены, хотя кое-где все же выбиваются прядки. Это точно не ребенок прислуги.

– Но на этом дереве никакой музыки, – говорю ей я, – свирель может упасть вниз, а прыгает она довольно скверно.

– Хорошо, я поняла. Мне нравится та быстрая мелодия, по-настоящему быстрая, там еще много нот.

– Под которую все пускаются в пляс?

Девочка кивает, все с тем же строгим выражением лица.

– Она называется «Скачущий Артаган», играть ее очень нелегко. На первых порах мы могли бы начать с чего-нибудь попроще.

– А сейчас нам нельзя сходить за твоей дудочкой?

– Нет, ведь нам понадобится какое-нибудь тихое место, да и тебе сначала надо узнать, не возражает ли Мааре, а то у тебя будут неприятности. К тому же, если я собираюсь разрешить тебе играть на одной из моих свирелей, то сначала должна узнать твое имя. Меня зовут Кира.

Девочка шепотом отвечает на мой вопрос в тот самый момент, когда снизу ее зовет женский голос:

– Ашллин? Где ты?

– Это Мааре, – все так же тихо говорит Ашллин, – она не знает об этом дереве.

Теперь в ее голосе слышится страх.

– Тогда ты слезай первая, а я подожду, пока вы не уйдете.

Она резво соскальзывает с ветки, и сердце в моей груди сжимается от страха. Но девочка проворна как белка. Я с восторгом смотрю, как она быстро спускается вниз, завидуя, что мне самой не удалось бы проделать это так тихо и ловко. По пути она замирает, поворачивается и одними губами шепчет:

– Не забудь.

Я киваю, и в следующий миг ее уже нет. Я даже не знаю, чей она ребенок и доведется ли мне еще когда-нибудь с ней встретиться.