Лена Белозерова, по прозвищу Тяпа, застряла в чужом городе, в чужой стране и, кажется, даже совсем чужом мире! Недавно и одновременно целую вечность назад. Она не могла понять, по своей ли воле сюда попала.

Наплывала ночь. Это ощущение наплыва создавал неровный полог туч. Он двигался над крышами и сыпал, сыпал, сыпал моросью.

Дождь, вроде бы почти прекратившийся, зарядил с новой силой. Сердечко колотилось, по–прежнему создавая впечатление, будто кто–то изнутри стучал кулачками, требуя дать ему свободу и волю.

Сразу за узким тротуаром улицы, похожей на иллюстрацию к страшной сказке, вдоль домов шла дренажная канава. Мостки–крылечки со стальными коваными или чугунными литыми, а то и с каменными перилами перешагивали через всхлипывающий в ней поток воды прямо к двустворчатым дверям.

Двери здесь раздвижные, как уже знала Лена. А проемы дверные — в форме огромных замочных скважин, будто проходить через них должны большеголовые существа или карликовые крутобокие слоники.

По обе стороны каждого мостка были небольшие палисадники. Там темнела зелень газонов, топорщились кусты… Наверное, розы? По обе стороны каждой двери — по два узких окна. Иногда окна были круглыми, в сложных переплетах рам.

Вторые этажи радовали разнообразием: здесь могло быть одно длинное горизонтальное окно, или ряд из трех, пяти, семи окон. Мог быть и балкон, или два балкона. А мог нависать над крыльцом прихотливый, подпертый колоннами выступ с окном–завихрением в стиле модерн…

Правда, модерн это был какой–то местный, уж очень модерновый, будто не желающий мириться с законами гравитации, гармонии и здравым смыслом, но тем не менее очень чем–то симпатичный. Приятный глазу даже теперь, неприветливой дождливой ночью.

Третьи этажи, а почти все дома не превышали трех этажей, были неуловимо, но настоятельно подчинены некоему канону: три окна с простыми перекрестьями рам в английском стиле. Из–под причудливых крыш торчали маленькие окна мансард, словно все чердаки были плотно населены Карлсонами. Венчал же все это лес каминных и вентиляционных труб, напоминавший то рога, а то корону.

Присмотревшись, Лена могла разобрать таблички с козырьками и осветительными фонариками, на каждой из которых в уже известной ей прихотливой манере было начертано, очевидно, название улицы и номер:

Zoola Palace Place 37

В том районе Москвы, где жила Лена, главной достопримечательностью была библиотека. Обычная районная библиотека в типовом блочном строении. Вот только одну из стен разрисовал какой–то местный художник–самоучка.

Он нарисовал картину во всю стену, высотою в два этажа, и ловко вписал в свой шедевр единственное во всей этой стене окно читального зала. Нарисованный город, какие бывают именно на иллюстрациях, выглядел интригующе, сумрачно и таинственно.

И эта стена, особенно зимними вечерами, слабо освещенная уличным фонарем, казалась окном в иной, сказочный мир, полный приключений и соблазнов. И только одно из окон фантастического города не было нарисованным — окно читального зала. Оно было живым.

Лена любила сидеть за книгой именно у этого окна в библиотеке. И хотя оттуда ей не был виден нарисованный город, но она знала, что он там, снаружи, и, выглянув в окно, она как бы выглядывает из окна некой сказочной мансарды, где поселился солдат со своим волшебным огнивом…

Но теперь, очутившись ночью в незнакомом и весьма странном городе, Лена не испытывала никаких романтических переживаний. Она чувствовала лишь досаду на судьбу, острую злость на несправедливость жизни, страх и жуткое, выстуживающее душу одиночество.

Эти дома из темного кирпича и белого камня напоминали, хоть и весьма отдаленно, рабочие кварталы Ливерпуля или такие же на южном берегу Темзы в Лондоне, где Лена бывала. Но такое сходство не мешало этому месту быть для нее чужим. И это ощущение чуждости доминировало.

Однако надо было что–то делать. Лена повернула налево и начала спускаться по крутой скользкой мостовой. Скоро улица повернула направо, и парк вокруг дома Остина скрылся из виду.

Лена прошла маленький перекресток, от которого отходили такие же две улочки, с палисадниками, трехэтажными домиками, поблескивающим булыжником, желтыми, мерцающими окнами и дождем.

Как же прихотливо петляет улица! Наваждение какое–то. Однако надписи на домах сменились. Значит, это была уже другая улица. Потом надписи и цифры сменились снова. И что интересно: никаких тебе магазинов, никаких вывесок. И никаких прохожих. Будто все попрятались.

Вдруг Лене стали мерещиться некие чудища, что выходят на улицы с наступлением темноты. Все догадки, все сомнения и озарения, все неувязки и загадки превратились в четкое и безапелляционное понимание, что это другая планета.

Сердце похолодело…

Она понимала, что ДРУГАЯ ПЛАНЕТА звучит как–то неправильно, как–то не совсем верно отражает суть, но так считать проще и доступней.

Это не планета Земля, не СССР, не 1985 год, и не прошлое, и не будущее, а что–то совершенно иное. Неправильное и ЧУЖОЕ до визга!

И то, что язык и обитатели, дома и деревья — и все, все, все — так карикатурно, так издевательски похоже на все земное — только подтверждало ее догадку. ЭТО ДРУГАЯ ПЛАНЕТА.

Лена не была любительницей фантастики. Особенно советской про какого–нибудь Петровича с авоськой пустых бутылок, встретившего НЛО, или тракториста, похищенного пришельцами. Но она читала Брэдбери, а пожив в городе Лондоне, почитала в оригинале Кинга и Кунца, писавших «истории о непонятном». Так что и разум ее, и нервная система были некоторым образом готовы к принятию самых безумных гипотез о происходящем с ней.

И если место, где она оказалась, было ДРУГОЙ ПЛАНЕТОЙ, то должен непременно существовать и корабль, на котором ее сюда доставили. Не волшебник же ее сюда перенес! Волшебники — это слишком. Так же, как летающие домики и башмачки.

Воспоминания о последних двух днях и одной ночи были тягостными и волшебными, отрывочными и в то же время полными самых тонких и детальных подробностей.

Она точно помнила, что вышла на шоссе возле дачного поселка, поссорившись с родителями, и решила добираться до Москвы автостопом. Машин долго не было, будто все вымерло, и это уже начало напрягать, но тут появился загадочный ярко–красный автомобиль…

Теперь, задним числом, Лена вспомнила, что этот автомобиль и снаружи, и внутри выглядел только до некоторой степени похожим на привычные земные. И как это она сразу не заметила отличий?

Передняя часть, низкая и заостренная, выглядела слишком узкой и короткой для того, чтобы там мог уместиться двигатель. Очевидно, он был сзади. И это был какой–то совсем другой двигатель, потому что он не рокотал и не рычал, как ему положено, и не выдыхал дым, пахнущий бензином, но издавал какие–то свистящие звуки, а выхлопной грубы не имел, похоже, вовсе.

Кроме того, машина имела совершенно прямые стекла, включая ветровое. Крылья передних колес были заострены, как наконечник стрелы, и поворачивались вместе с колесами, как у велосипеда или мотоцикла. Мерцающие фары, похожие на консервные банки… Двери, открывающиеся не по–нашему…