После этого Владимир взял царицу и попов корсунских с мощами святого Климента, взял и сосуды церковные, и иконы на благословение себе…».[13]

– Понял?! – спросил Колычев, прервав чтение.

– Что я должен понять?

– Какая вещь тебе в руки попала?!

– Но почему вы думаете, что эта эмаль принадлежит князю Владимиру?

– Ее изображение имеется в знаменитой книге Кондакова «Византийские эмали». Слышал о такой?

Артем отрицательно помотал головой.

– Эх ты, антиквар!

– Я, Михаил Львович, многого не слышал, – обиделся Артем, – но в нашем деле кое-чего маракую. Но почему она не в Успенском соборе или там где еще…

– Была украдена в 1918 году из патриаршей ризницы. И вот когда объявилась. У старухи, говоришь, купил? Интересно было бы потолковать с этой старушкой, – задумчиво заметил Колычев.

– Так сколько же она стоит?

– Ты все о том же. Кто знает… Может, сто тысяч, а может, миллион.

– Миллион чего?

– Долларов, идиот!!! – разъярился старец.

– Вы это серьезно?!

– Послушай, Артюша, – как маленькому принялся объяснять Колычев. – Я уже говорил: сколько эта вещь стоит, я не знаю, и никто не знает. Ты бы мог, к примеру, мне ответить: какова цена шапки Мономаха? То-то и оно. Это священная ре-ли-кви-я! – произнес он по слогам. – Если бы у вещи и не имелось легенды, она стоила бы от одной до пяти тысяч долларов. Причем не здесь, а на Западе. Примерно столько ты за нее и получил, по официальному курсу 83 копейки за доллар. Тут ведь еще две эмали находились, – он постукал аккуратно подстриженным ногтем указательного пальца по коробке.

– Что же теперь делать? – недоуменно произнес Артем. – Не отдавать нельзя…

– А допустим, эмаль по-прежнему твоя. Как бы ты в таком случае поступил?

Артем пожал плечами:

– Стал бы искать настоящего покупателя.

– И, думаю, вряд ли бы нашел. Больше, чем этот таинственный Иван Николаевич, тебе никто здесь не даст.

– Пойду в патриархию…

– Ну, ты даешь! Отберут и с концами. А то еще копать начнут. Где взял и так далее. Вообще говоря, эта вещица весьма опасна. Ты уже имел возможность в этом убедиться. – Колычев выразительно постучал себя пальцем по голове. – Этот армянин, нынешний муж профессорши Ладейниковой, наверняка знает об истинной ценности. И сама Ладейникова знает. Возможно, она желает получить эмаль, чтобы успеть ее продать, пока армянин сидит. Не думаю, что она двинула тебя бутылкой, исполняя приказ мужа, а тем более… – Колычев захихикал. – Армяне вообще-то ревнивый народ. Горячая восточная кровь. Так что…

– А как бы вы поступили на моем месте? – спросил Артем.

– Я бы? Да снес бы икону в Исторический музей.

– Бесплатно?!

– Само собой. Избавься от нее, и дело с концом. Не жадничай. Есть у меня предчувствие: в противном случае наживешь огромные неприятности.

– А что же я покупателю скажу? Этому Ивану Николаевичу? Мол, потерял? Тут уж, я думаю, неприятностей вообще будет выше крыши.

– Но ведь ты даже до сих пор не видел клиента. Пообщайся с ним, посмотри, что за человек, а там уж сам ориентируйся, как вести себя дальше.

Без пяти минут шесть Артем поставил свою «Волгу» на стоянку перед местом предстоящей встречи, что находилось на Ленинградском проспекте, и двинулся к входу в гостиницу, мурлыкая под нос недавно услышанную песенку:

«…вечно в кожаных перчатках – чтоб не делать отпечатков, жил в гостинице «Советской» несоветский человек».

Магнитофонную катушку с записями Артем купил у знакомого фарцовщика. Фамилию исполнителя (вроде какой-то «…ский») он не запомнил, но песенки ему понравились. Донельзя хриплый голос пел не какую-нибудь блатную «шнягу», а вполне злободневные, весьма ироничные и даже с легким антисоветским душком тексты, нещадно насилуя струны гитары. Самое главное, песенки тут же намертво врезались в память. Артем еще подумал, что автора, скорее всего, ждет непонимание властей, поскольку тексты наверняка не литованы.[14]

«…искаженный микропленкой, ГУМ стал маленькой избенкой.

И уж вспомнить неприлично, чем предстал театр МХАТ».

«Интересно, на что это он намекает в отношении МХАТа?» – весело кумекал Артем, открывая двери.

– Местов нет, – сообщил бородатый швейцар в украшенной галуном фуражке с надписью: «Гостиница». Артем сунул ему двугривенный, и швейцар важно отдал честь.

Он миновал дежурную по этажу, с интересом читавшую газету «Советский спорт» и не обратившую на его появление никакого внимания, остановился перед дверью с номером 27.

«Но работать без подручных, может, грустно, может, скучно.

Враг подумал – враг был дока, – написал фиктивный чек,

И где-то в дебрях ресторана гражданина Епифана

Сбил с пути и панталыку несоветский человек».

Артем осторожно постучал. Дверь словно по волшебству раскрылась, и он попал в темноватый номер. У окна сидел какой-то человек и читал «Правду».

«Прямо не гостиница, а библиотека», – подумал Артем.

Читатель «Правды» поднялся. Перед нашим героем стоял высокий, хотя и грузноватый товарищ начальственного вида лет сорока пяти от роду. Большие роговые очки в толстой оправе с дымчатыми стеклами закрывали почти всю верхнюю половину лица. Поскольку выражения глаз не удавалось различить, Артем попытался составить впечатление по доступным обозрению деталям.

Лоб выпуклый, с большими залысинами, нос длинноватый «туфелькой», рот тонкий, а основанием «архитектурного ансамбля» физиономии служила массивная нижняя челюсть. Вышеперечисленные черты принадлежали, несомненно, человеку волевому и энергичному, однако на мужественном лице читалась некая внутренняя неуверенность, словно он не знал, как начать предстоящий разговор.

– Вы Артем Костриков? – вместо «здравствуйте» поинтересовался он.

Наш герой подтвердил данный факт.

– Имеются ли при себе какие-нибудь документы, удостоверяющие вашу личность?

Несколько удивленный подобным недоверием, Артем протянул водительские права.

Цепким, как показалось нашему герою, профессиональным взглядом товарищ, читающий «Правду», сличил фотографию и оригинал, затем утвердительно кивнул, вернул документы и только после этого произнес: «Добрый вечер».

– Моя фамилия Соколов, – сообщил он протокольным тоном. – Звать, если помните, Иван Николаевич. Итак, к делу.