– Так будет лучше, – улыбнулся он.

Моя жизнь круто изменилась, однако первые дни я жила словно в тумане, все вокруг утратило смысл. Я никогда не задавалась вопросом, почему все это случилось именно со мной. У меня не хватало сил даже оплакивать смерть самого близкого мне человека. Я чувствовала себя пустым ведром, брошенным в море и плывущим туда, куда толкают его волны. Как мы добрались из нашей деревни до бомбейского поезда, я не помню. Может, на телеге, а может, на автобусе до станции. От нашей поездки на поезде у меня остались лишь обрывки воспоминаний: вот бегут вдоль поезда лоточники, предлагая пассажирам самосы, чай и холодные напитки, вот ветер обдувает мое лицо, а вот сагиб – его лица я почти не помню, – он угощает меня печеньем и, поправив очки, утыкается в книгу.

Все это произошло в 1988 году, и с тех пор жизнь моя стала меняться. Поезд приехал на бомбейский вокзал и остановился, а я выглянула в окно. Амма столько рассказывала про этот город. Здесь живет мой отец. Мы с сагибом подошли к дверям, но другие пассажиры тоже устремились к выходу и оттеснили нас. Меня это встревожило – толпа на платформе, и столько людей вокруг, некоторые из них спешили на поезд, другие нетерпеливо дожидались следующего поезда. Мне казалось, что все они знали, что произошло со мной в ту ночь в доме заминдара, что они примутся с осуждением качать головой и плеваться. Я представляла их взгляды и сгорала от стыда. Прячась за спиной сагиба, я опустила глаза и уткнулась в узел с одеждой. Однако когда решилась все же поднять голову, то осознала, что прохожим нет до меня никакого дела.

Сагиб приподнял меня и усадил на заднее сиденье такси, и тело мое вдруг заполнила ужасающая пустота, тут же сменившаяся паникой: за окном замелькал город – гудели автобусы, ревели машины, попрошайки стучались в стекло. От этого мельтешения мне хотелось закричать, выплеснуть ужас, но я заставила себя сидеть тихо. Такси остановилось перед огромным домом, и привратник бросился открывать нам ворота. Я едва дышала, так что сагиб взял меня за руку и почти втащил в двери, в мир, где моя жизнь изменилась навсегда.

2004

Тем утром в полиции инспектор Правин Годболе сказал мне, что Мукту продали в услужение в состоятельную семью и что с тех пор она живет у них в рабстве. Я представила, как Мукта, съежившись, сидит в углу, вздрагивая от прикосновений и надеясь, что кто-нибудь спасет ее.

– Это она, – с уверенностью заявил он, – у нее зеленые глаза, как у девочки на вашей фотографии. К нам обратились из благотворительной организации и попросили провести обыск в этой квартире и спасти девушку. Мне сказали, что ее зовут Мукта, а семья эта жила на той же улице, где находится ваша квартира. Какой, напомните, у вас адрес? – Он открыл папку и прочитал вслух: – «Жилищный кооператив Виджайя». Ну да, вот он.

– Вы уверены? – спросила я.

– Разумеется, – ответил он. – Там уже наши люди.

Меня же не оставляли сомнения. Неужели отыскать человека спустя одиннадцать лет действительно так легко? «Может, мне просто повезло?» – говорила я себе.

Я ехала в полицейском джипе в район, где никогда прежде не бывала. Джип мчался по узким переулкам, резко поворачивал, лишь чудом не сбивая пешеходов, едва успевающих отскочить в сторону. Когда мы наконец доехали, меня почти укачало.

– Это здесь. – Инспектор Годболе махнул водителю рукой, джип пристроился за другой машиной и остановился на небольшой парковке перед жилым комплексом.

Позади засигналил огромный грузовик. Инспектор открыл дверцу и вышел из машины.

– Ждите здесь, – сказал он мне, словно обращаясь к ребенку.

Глядя, как он бежит вверх по ступенькам, я захотела выскочить и рвануться следом за ним – добежать до квартиры, постучаться и позвать Мукту. Она узнает меня, я обниму ее, увезу домой и расскажу, как сожалею обо всем, что произошло. Во мне жила надежда.

Сверху послышались крики и плач. Полицейские вывели из квартиры мужчину в наручниках и потащили его к джипу.

– Я ей ничего не сделал! – повторял арестованный. Одеться он не успел, так что ничего, кроме нижнего белья, на нем не было.

Следующей инспектор Годболе вытолкнул из квартиры девушку. Спускаясь по лестнице, она дрожала и ежилась. На лбу у нее зияла глубокая рана, под глазом виднелся синяк, а на правой щеке алел кровоподтек.

– Мукта?! – закричала я.

Девушка на секунду задержала на мне взгляд, но тут же отвела глаза. Она была зеленоглазой. Я пошла к ней навстречу.

– Мукта? – повторила я и взяла ее за руку. Она вырвала руку.

– Я не Мукта. И не лезь не в свое дело, – прошипела она и залезла в полицейскую машину. Девушка была совсем молодой, почти подростком. Это была не Мукта.

– Она сказала, что ее зовут не Мукта.

Инспектор пожал плечами, словно и так уже знал об этом.

– И ей всего лет восемнадцать. А Мукте, когда ее похитили, было пятнадцать. Значит, сейчас ей двадцать шесть. Я же говорила… Я, наверное, как-то неясно выразилась…

– Мадам, послушайте… Даже одну девушку спасти нелегко. Вы же видели, какую работу нам пришлось проделать сегодня. И таких случаев много. Вы приехали из Америки и, возможно, не понимаете, что тем, кто согласится искать эту девушку… как уж там ее зовут… Мукту… полагается вознаграждение.

Он выжидающе посмотрел на меня и кашлянул. Другие полицейские терпеливо ждали в машине.

– Так что скажете, мадам? – Его глаза алчно заблестели.

Я глубоко вздохнула. Значит, все, что произошло сегодня утром, было проделано только ради того, чтобы заставить меня раскошелиться. А девушка в джипе? Если бы не мои поиски, ее вообще вряд ли спасли бы. А может, они просто-напросто все подстроили? Заплатили этой девушке и разыграли спектакль, чтобы я согласилась на взятку. Можно отказаться и не платить ему, и тогда мне никогда не отыскать Мукту. Нет, так не пойдет. Со вздохом положив в конверт несколько тысячных купюр, я протянула его инспектору.

– Постарайтесь помочь мне.

– Хорошо. – Он кивнул и пошел к машине.

Я поймала такси. Оглянувшись, я увидела, что девушка по-прежнему смотрит на меня, и вспомнила себя восьмилетнюю, когда в нашей жизни появилась та зеленоглазая девочка.

Все эти годы я нередко вспоминала тот день, когда впервые увидела Мукту. Это произошло в 1988-м, в том году мне исполнилось восемь. Солнце едва начало клониться к закату. Было воскресенье, и мы ждали папу, уехавшего на выходные в свою родную деревню. Мы с соседскими мальчишками играли в крикет, но игра меня не занимала – я то и дело поглядывала на ворота, надеясь первой увидеть папу.

Он часто ездил в заграничные командировки и привозил мне подарки, которыми я очень дорожила, но вовсе не оттого что их привезли из дальних стран, а потому что подарил их мне мой папа. Работа и заботы не мешали ему думать обо мне, и для меня это значило немало. Может статься, папе казалось, что предвкушение подарка немного разбавит горечь моей тоски, но даже подарки не утешали меня. Когда папа уезжал, я каждый день просыпалась с единственным желанием – увидеть его лицо, забраться к нему на колени и послушать, как он вслух читает мне стихи. На этот раз он поехал в деревню навестить родителей и обещал, по своему обыкновению, вернуться с подарком.