– Даже будь ты против, тебе все равно пришлось бы на это пойти. Никто не стал бы дожидаться, пока ты надумаешь. Ты рождена для этого. – И она погладила меня по голове.

Потом Сакубаи и Мадам несколько дней, сидя на полу, строили планы: составляли длинные списки вещей, которые нужно купить, жертв, которые следует принести, и обязанностей, которые предстоит выполнить. Однако в процессе обсуждения Мадам и Сакубаи проникались друг к другу глухой враждебностью. Мадам хотела провести обряд быстро и просто, без особой суеты, а Сакубаи, рьяно защищавшая традиции предков, настаивала на соблюдении старинных ритуалов.

– Какой смысл так разбрасываться деньгами? – возмутилась Мадам.

Сакубаи сердито посмотрела на нее:

– Если уж Мукта проходит обряд, то пусть все будет как положено. Сколько понадобится денег – столько и потратим. Даже если ты сейчас раскошелишься, то Мукта ведь все отработает и вернет, разве нет?

Мадам пожала плечами:

– Ладно, будь по-твоему. Но такой долг Мукта еще не скоро отработает.

Вскоре прибыл жрец – разодетый в шелковое белоснежное дхоти[34], он явился и, скрестив ноги, уселся прямо на земляной пол у нас в доме. Мадам и Сакубаи сели напротив и пункт за пунктом принялись обсуждать церемонию. Наконец они добрались и до даты: обряд требовалось провести в такой день, чтобы он принес деревенским жителям великое счастье.

– Вот в этот день! – объявила Мадам и выплюнула паан[35] прямо на пол, где от него осталось бурое пятно. – В этот день она пройдет обряд посвящения!

Церемонию назначили на особенный день – день полнолуния, то есть спустя трое суток. Сакубаи сказала, что за нами приедет автобус, который и доставит нас в храм.

– А как же амма? – спросила я.

– А что с ней?

– Как мы довезем ее туда?

– Она никуда не поедет. Пока нас не будет, за ней присмотрит одна деревенская женщина из низшей касты. – И Сакубаи заковыляла к себе в комнату.

Мне не хотелось бросать амму, не сообщив ей, куда мы едем. И я сказала Сакубаи, что амму надо предупредить, иначе она встревожится. Однако та отвечала, что мой поступок должен исцелить ее, а когда мы вернемся, нас встретит прежняя амма, радостная и полная жизни. Я кивнула, и перед моими глазами тут же предстала амма – такая, какой она была до болезни. Я представила, как мы с ней вновь будем вместе хлопотать на кухне и заживем той жизнью, которой жили, пока не стряслась беда.

Наступил вторник – священный день поклонения богине Йелламме. Для нас этот день начался на рассвете. Мы с Сакубаи искупались в священном пруду неподалеку, после чего Сакубаи нарядила меня в сари – несколько раз обернув меня тканью, она положила один край сари мне на плечо, а второй обвязала вокруг талии.

– Запоминай. Отныне ты должна одеваться только так. Ходить в детской одежде тебе больше нельзя, – наставляла она.

Затем подвела мне глаза и накрасила губы чем-то красным. Намазав мне лицо какой-то густой пастой, она поставила передо мною зеркало и одобрительно взглянула на мое отражение. Увиденное заставило меня отшатнуться. Лицо в зеркале было чужим.

– Какая же ты красавица! – И Сакубаи легонько постучала кулаком себе по голове, чтобы не сглазить.

Я вышла на улицу, и несколько приехавших из соседней деревни девадаси захлопали в ладоши и воскликнули:

– Какая чудесная девочка!

Возле дома стояла повозка с необходимыми для обряда предметами. Мадам уже подошла к старшим девадаси и сообщила им, что перед обрядом девочкам желательно дойти до храма пешком, тем более что и идти тут всего метров пятьсот. Мы, босые, двинулись в путь. До этого момента мне и в голову не приходило, что в мире существуют другие девочки, подобные мне. Я огляделась, высматривая вокруг тех, кому тоже предстояло пройти обряд. Рядом со мной шагали еще пять девочек, трое из которых были явно помладше, лет восьми. Я даже засомневалась, что такие крохи вообще осознают, насколько важная задача ждет нас всех – пройти посвящение Богине и принять ее благословение. Какая же я была глупышка! Сейчас, вспоминая их невинные личики, я узнаю в них себя: я тоже не представляла, на какую жизнь себя обрекаю. Ни о чем не ведая, они следовали за своими матерями, как я шла за Сакубаи. Девочки повзрослее понимали, куда их ведут, и их лица блестели от слез, а сами они то и дело начинали дрожать. Старшие девадаси играли на танпуре и распевали песни, похожие на ту, что Сакубаи часто пела дома, вот только сегодня музыка меня не трогала и страхов моих не успокоила.

Храм стоял на холме, дорога поползла вверх, и Сакубаи стала ворчать, что не по возрасту ей карабкаться по горам. Мы гурьбой шли по узенькой улочке, по обеим сторонам которой тянулись дома, а люди глазели на нас – выглядывали из окон и выходили на крыльцо. Возле храма ютилось множество магазинчиков, и продавцы, стоя на пороге, зазывали прохожих, предлагая им сложенные аккуратными пирамидками кокосы, разноцветные браслеты и банановые листья. Вокруг храма бродили несколько торговок, которые тут же попытались продать нам длинные гирлянды желтых и оранжевых бархатцев.

– Мы прибыли, – возвестила одна из девадаси. Песни и шум тут же стихли.

Продавцы во все глаза смотрели на нас. Несколько девочек помладше попросили воды, но Мадам одернула их: перед обрядом положено поститься; мы действительно с утра ничего не ели и не пили. После слов Мадам малышки заплакали еще громче, и их потащили в храм. Остальные тоже поднялись по ступенькам и оказались перед Богиней. Я ведь и правда считала, что Богиня мне поможет и исцелит амму.

Я принюхалась – здесь пахло чистотой, водой и коровьими лепешками, а на полу пестрел орнамент ранголи[36]. После церемонии нас ждали сладости и фрукты, и в животе у меня радостно заурчало. В храм вошел обритый налысо жрец с тремя белыми лентами на лбу. На его голой груди висели четки из рудракши[37]. Усевшись перед большим костром, он брызнул в огонь масла, отчего языки пламени взвились к потолку, а затем начал нараспев читать стихи, смысла которых никто, похоже, не понимал. Мадам заявила, что первой обряд пройду я, и попросила меня занять место перед костром напротив жреца. Четверо старших девадаси расселись по четырем углам, все они держали в руках по калаше[38]. В каждом из сосудов лежали банановые листья, кокосы и листья бетельной пальмы. Остальные девадаси пели и играли на танпуре – так громко, что жреца я почти не слышала. Потом они обвязали все сосуды нитью и, читая вслух мантры, окружили нас. Помню, мне казалось, будто я сижу в плывущей по реке лодке, которая несет меня с одного края жизни на другой.