— Эксперт подтвердил, что у Колычевой был затянувшийся порез на указательном пальце. Примерно трехнедельной давности. Судя по ширине шрама, порез и рана на шее могли быть нанесены одним орудием.

— Вот как? — приподнял брови Чешенко. — А почему этого нет в акте?

— Порез старый, вот эксперт и не стал описывать.

— Так-так… — следователь нахмурился. — Получается, это подтверждает его слова? Впрочем, неважно. Он, разумеется, знал про этот порез. Короче, чтобы предъявить обвинение, улик достаточно. Пусть даже косвенных. А вот для суда — маловато будет. Вы сами-то как думаете, он или нет?

Иван молчал, глядя сквозь давно не мытое стекло на грязный дворик. Он нахмурился, от чего две крохотные вертикальные морщинки между бровями стали глубокими и заметными.

— Я думаю, что не он. Больно уж все складно получается. Он же не отморозок какой, не шизофреник, чтобы орудие убийства зашвырнуть в угол и забыть про него. К тому же Самохвалов знал, что мы к нему придем. Если это его рук дело, он должен был от бритвы со следами крови избавиться. Или хотя бы придумать что-то вроде того, что ее подбросили. А он сразу сказал: бритва его, кровь — Марины.

— А если это был аффект?

— Господь с вами, Юрий Федорович! В состоянии аффекта душат, стреляют, кромсают в капусту, а не изощряются в хирургических тонкостях.

— Аффект, он, между прочим, разный бывает. Есть, например, обратная реакция. Мог убить хладнокровно, обдуманно, а потом поплыть. Зашвырнуть бритвочку в уголок и забыть о ней. А что касается шизофреника… Думаю, экспертиза на вменяемость ему еще предстоит. Чуть позже. Нормальный человек так изощряться не будет.

— Значит, вы уверены, что убийца — Самохвалов, — то ли спрашивая, то ли утверждая, медленно произнес Иван.

— Скорее да, чем нет! — кивнул Чешенко. — Впрочем, даже если это и не так, пусть посидит пока. Пусть в таком случае настоящий убийца думает, что у нас уже есть подозреваемый.

— И что это вам даст?

Чешенко вопрос проигнорировал, видимо, потому, что ответить на него не мог.

— Кстати, в сумочке Колычевой нашли еще визитку, она за подкладку завалилась, — сказал он сухо. — Некий Анатолий Алексеевич Лысенко. Сева узнает. Но скорее всего это, как и все остальные связи, — исключительно… половая.

— А как насчет маньяка?

— В таком случае это первый эпизод. Ничего похожего у нас не было. Глотки резали, конечно, но не так. А насчет сатанистов и прочей нечисти мысль интересная. Надо бы помозговать. Кстати, Иван Николаевич, вы мне Костю не одолжите? Надо тут еще пару человечков проверить, а Сева не успевает.

Осторожно, буквально по сантиметру, Иван втиснул свою «восьмерку» между видавшей виды «Маздой» и новеньким вишневым джипом. Все пространство перед развлекательным центром «Альгамбра», нахально сверкающим черно-синими зеркальными стеклами, было густо заставлено машинами. И это днем. Что же тут тогда творится вечером?

Поджарый Костик легко выскользнул через полуоткрытую дверцу, Ивану пришлось туго — мешала широкая куртка. В которой, между прочим, было здорово холодно, потому что прогноз погоды бессовестно обманул, а меховую подстежку, доверившись этому самому прогнозу, Иван снял. Он завидовал Костику в его длинном кашемировом пальто.

Сам Костик находился, как всегда, в превосходном расположении духа. С утра он уже успел побывать в разных концах города, но все равно был свеж, словно только что с постели. Иван тщетно пытался вспомнить, был ли он сам пять лет назад таким вот попрыгунчиком.

Толик Лысенко, визитку которого нашли в сумке Колычевой, оказался давним знакомым «разбойного» отдела. В свои тридцать он уже дважды сходил на зону, оба раза за налеты на магазины. Кроме того, в семнадцать лет он проходил по делу о групповом изнасиловании, но вышел сухим из воды — дело закрыли за отсутствием состава преступления, так как потерпевшая забрала заявление. Что касается дела Колычевой, поначалу принимать его всерьез как-то… не приходилось, тем более комплекцией Толик походил на низкорослую гориллу. Но проверить для порядка не мешало.

Костик съездил на проспект Металлистов, где Лысенко был прописан, и пообщался с его матушкой. Выяснилось, что в ночь на семнадцатое Толик домой явился под утро, но, что странно и вопреки обыкновению, трезвый. Он долго сидел в ванной и, что уж совсем невероятно, сам выстирал всю свою одежду. Какую одежду? Черные джинсы, свитер, белье. Да, и куртку — темно-синюю, с капюшоном. Весь порошок извел.

Насчет девушек мать Лысенко ничего определенного сказать не могла. Были какие-то подружки, так, ничего серьезного. Некоторых она даже видела, но Колычеву по фотографии не узнала.

— Ты знаешь, Вань, — оживленно рассказывал Костик, — она с такой радостью его сдала! Где бывает, когда приходит. Как в эту «Альгамбру» чертову проехать, разве что чертеж не нарисовала. Единственный сыночек, чадушко, но достал, похоже, дальше некуда. Думаю, она спит и видит, как бы его снова усадили. Потом-то, конечно, будет плакать, писать в колонию письма, носки вязать, но это потом.

В этой «развлекушке», как выяснилось, Толик проводил большую часть дня. Играл в бильярд на деньги, причем играл мастерски, чем зарабатывал «на сигареты». «На жизнь» он зарабатывал как-то иначе, но явно не в фитнесс-клубе, где числился сторожем и иногда появлялся покачаться. В этот самый клуб, кстати, ходила и Колычева.

— Вот его тачка, — кивнул Костик на серый «Форд». — Значит, он здесь.

Они вошли в полутемный вестибюль и остановились, оглушенные грохотом и выстрелами: стайка чумовых подростков оживленно атаковала игровые автоматы. Дюжий детина в камуфляже почему-то песчаного оттенка посмотрел на них настороженно, но не шевельнулся. Центр открылся недавно и был еще демократичен, не дойдя пока до той грани, за которой подобные заведения или превращаются в закрытые клубы, или тихо умирают.

— Скажите, пожалуйста… — Иван повернулся к охраннику, но Костя его опередил.

— Эй, где тут бильярд? — нагло спросил он, цыкнув зубом.

— Вот туда, пожалуйста, за угол, — с подобострастным полупоклоном поспешно ответил парень.

— Видал? — подмигнул Костик.

В бильярдной было темно и накурено. Лампы горели над столами, да тускло светился бар в углу. Из невидимых динамиков нудно долбил на одной ноте какой-то бесконечный рэп. Сочно щелкали шары, ударяясь о борта, кто-то матерился с досады. Окон в помещении не было, но Ивану показалось, что они есть и за ними идет такой же серый и бесконечный, как и музыка, дождь.

Они подошли к бару. Бармен, худой светловолосый парень, поправил белую в черный горошек бабочку и посмотрел вопросительно.

— Толик здесь? — вполголоса спросил Иван.

— Пианист?

— Почему пианист? — удивился Костик.

— Ну, не знаю. Если вам нужен Пианист, то он здесь, за последним столом. А если кто другой, то не знаю.