– Ты не хотела бы со мной встретиться?

В разговоре возникла пауза – я совсем не знала, что ответить моей бывшей однокласснице. Да и ее неприкрытый интерес к моей особе настораживал.

– Можно, конечно, – нехотя ответила я.

– Отлично! Приходи ко мне в гости.

– Когда?

– Да хоть завтра! – воскликнула она. – Впрочем, если ты занята, приходи в выходные.

– Я бы с удовольствием, но...

– Что? – испугалась Шурочка, словно от этого визита зависела вся ее жизнь.

– Я живу не одна, мой молодой человек... – стала я мямлить, все еще надеясь, что Шурочка отстанет от меня, но та не дала мне договорить:

– Я все понимаю, приходи вместе с ним!

Она так просила, что я не смогла ей отказать. «Мой молодой человек», то есть Митя, преспокойно бы отпустил меня в гости, но я не хотела идти одна. За ним я была как за каменной стеной, которую не могло разрушить Шурочкино назойливое любопытство. В самом деле, чего ей от меня надо?

Я хотела знать.

* * *

Митя сначала попытался отказаться идти со мной, тем более когда узнал, что никаких других мужчин, кроме него и малолетнего Шурочкиного сына, в доме не будет. Он не особенно любил присутствовать при бабских разговорах.

– Митя, совсем недолго! – поклялась я. – Часик-другой – и мы уйдем.

Шурочка жила за два квартала от нас. Митя купил моего любимого красного вина, букетик гвоздик – для хозяйки, и мы пошли.

У Шурочки даже затряслись руки от какого-то странного возбуждения, когда мы наконец появились на пороге ее квартиры.

– Ах, дорогие гости, – запела она. – А я тут одна, все про меня забыли... Я специально пиццу испекла к вашему приходу, да и кулич еще остался...

Может быть, она не врала и действительно умирала от скуки?

Сынок ее, шестилетний Витюшка, был не по годам развитым ребенком. Он поздоровался с Митей за руку, а меня очень серьезно спросил, пристально вглядываясь в мои веснушки:

– Это болезнь, да?

– Это весна, милый! – радостно засмеялся Митя.

За окнами и впрямь была весна – светило солнце, неистово чирикали воробьи, откуда-то издалека доносились звуки благовеста – отмечали Пасху.

Мы сели за стол, Шурочка разрезала свою пиццу, Митя открыл вино.

– За Таниту! – произнесла Шурочка первый тост.

– И за хозяйку, – тут же добавил мой добросердечный спутник.

Витюшка двумя руками запихивал в рот кулич.

Наконец я смогла пристально рассмотреть Шурочку – тогда, на вечеринке, в сумраке кафе, в суматохе, как следует сделать это было невозможно. Она была хороша, как и в юности: черты лица у нее были правильные, классические – большие глаза, тонкий носик, выразительный рот. Но сейчас, при ярком солнечном свете, свободно льющемся из окон прямо в лицо моей бывшей соседке по парте, я заметила на ее личике печать быстротекущего времени.

Конечно, в двадцать семь лет редко у какой особы появляются морщины и тускнеет взгляд – разве что после болезни или от полного пренебрежения к себе, а Шурочка, судя по всему, очень тщательно заботилась о своей внешности. Но все равно что-то неуловимое произошло с ней – этой горькой складки у губ, которая возникает от постоянного выражения недовольства на лице, раньше точно не было. Да и взгляд поскучнел, юношеский оптимизм покинул Шурочку, кажется, навсегда. И короткая стрижка под мальчика, сделанная, безусловно, у дорогого мастера, не молодила ее, как следовало ожидать, а придавала какой-то сугубо «дамский», совсем не девичий вид.

Шурочка тоже всматривалась в меня, едва скрывая любопытство и удивление. Ее чересчур пристальное внимание было бы неприличным, если б она не ахала поминутно и не твердила, какой я стала красавицей.

– Шурочка, перестань! – смеялась я. – Подумаешь, в рекламе снялась... Я от этого лучше не стала.

– Да я бы тоже не прочь сняться в рекламе, лишь бы меня по телевизору показали.

– А ты знаешь, некоторые считают это ниже своего достоинства...

– Снобизм, безусловно!

– Нет, если б Татку пригласили для рекламы прокладок, я бы сильно возражал, – вставил в разговор Митя. – Кстати, очень вкусно... Я люблю, когда так много грибов и маслин.

– Маслины – это гадость, – авторитетно заявил Витюшка.

– За столом так не говорят! – укорила его Шурочка. – Дмитрий, а Танита, наверное, замечательная хозяйка?

– Угу, – самодовольно заявил тот. – Татка, пригласим твою подругу на той неделе? Ты вроде собиралась тоже что-то замечательное испечь.

Мне ничего не оставалось, как только подтвердить его приглашение. Шурочка теперь переключилась на Митю – ей решительно захотелось знать, какой институт он закончил, где сейчас работает и кем.

Митя добросовестно принялся ей отвечать, а я встала и с бокалом в руке принялась обходить комнату. Жилище у Шурочки было вполне современным, в духе минимализма – все очень просто, красиво, удобно. Легкий укол зависти кольнул сердце – минимализм был мне недоступен, я склонялась в сторону пестрых обоев и уютных безделушек, которые загромождают пространство, но так радуют душу.

На книжных полках стояли всякие экономические энциклопедии, справочники, учебники по стоматологии. А еще – огромное количество переводных детективов и, как ни странно, книги по психологии. Фрейд, Бёрн, еще какие-то замысловатые имена...

– Шурочка, ты увлекаешься психологией? – обернувшись, удивленно спросила я.

– А что странного? – улыбнулась она самодовольно. – Каждому человеку необходимо это знать – ведь все мы живем среди людей.

– Одобряю, – согласился Митя. – Я, например, очень люблю Дейла Карнеги. Но у него, конечно, книги прикладного характера – как воздействовать на людей, как ими манипулировать, завоевывать дружеское расположение...

– Удалось чего-нибудь добиться? – в упор спросила я Шурочку.

– Ну, это нельзя оценивать так конкретно, – не отводя взгляда, снисходительно ответила она. – Межличностное общение – тонкая штука, в нем не может быть видимых результатов. Вот, например, у меня есть начальник, главврач поликлиники, – тип довольно мерзкий, если честно. С помощью кое-каких психологических приемов я добилась того, чтобы он относился ко мне хотя бы с формальным уважением. Большой любви и дружбы я, конечно, не пыталась завоевать, да это и ни к чему...

Я слушала ее и невольно вспоминала детство, когда она с тем же выражением усталого превосходства пыталась втолковать мне, какая я безнадежная дура и уродина. Хоть и не прямым текстом, но зато с прямым психологическим расчетом.

– Может быть, кофе?

– Да, пожалуй, – согласился Митя.

Шурочка ушла куда-то, но тут же вернулась.