– У меня все хорошо, Шурочка, – сказала я в трубку.

Помнится, когда-то давно, в детстве, я читала сказку про злого волшебника – он был силен только тогда, когда окружающим его людям было плохо. Однажды он собирался сотворить очередное злое колдовство и пошел в город, где жили люди, но по дороге наткнулся на плакат – «А у нас все хорошо». Дальше другие плакаты с надписями: «А скоро нам будет еще лучше», «Мы сейчас весело смеемся» и тому подобными. С каждой такой надписью волшебник становился все меньше и меньше, пока совсем не исчез, потому что колдовство его не имело силы над счастливыми людьми. Нечто подобное происходило сейчас между мной и Шурочкой.

Я знала, что все мои слова звучат немного по-детски, но не могла не доставить себе удовольствия доиграть в ту игру, которую она навязала мне много лет назад. Я веселилась, а для нее все это было всерьез. Где-то там, на другом конце телефонных проводов, Шурочка мучилась и изнывала от тоски, и понимала, что уже не сможет больше навредить мне. А я веселилась потому, что мне не пришлось совершать чего-то ужасного, от чего совесть не давала бы мне потом ни минуты покоя.

– Шурочка, что же ты молчишь?

Но она только всхлипнула в ответ и бросила трубку, в ухо мне ударили короткие гудки, как сигналы с тонущего корабля. Я нажала на пульт, выключая телевизор.

В этот момент на кухню вошел Леша. Он сонно моргал глазами, светлые волосы смешно торчали в разные стороны, образуя над головой нечто вроде полукруга.

– Доброе утро! – сказал он, тесно садясь рядом со мной. – А я тебя потерял.

– Здравствуйте!

– Нет, правда, я просыпаюсь, а тебя нет. Я тебя сразу пошел искать...

– Нашел?

– Угу! – счастливо сказал он, кладя голову мне на плечо. – Доброе утро...

– Леша, ты сторонник непротивления злу насилием или ты считаешь, что добро должно быть с кулаками?

– Какие сложные вопросы ты задаешь с утра пораньше! Еще бы спросила, в чем смысл жизни...

Густое янтарное солнце светило сквозь стекла, и в его свете медленно переливались золотые пылинки. Стояла тишина, которая бывает только летом и только утром, неподвижное синее небо казалось нарисованным. На карниз сел голубь и хитро посмотрел на меня одним глазом.