особенности гуманистическому стремлению осмыслять все, что можно (включая... ничто). Если допустить, что ответ «есть ничто» не станет препятствием для философии, — во всяком случае, если у философии появится новая задача, состоящая в том, чтобы обосновать со всеми сопутствующими противоречиями, что «есть ничто», — тогда этот ответ подталкивает нас к тому, чтобы усомниться в некоторых фундаментальных предпосылках как философского проекта [в целом], так и философского мышления.

Наш путь будет достаточно эклектичным, но в то же время и системным. Рассмотрев вопрос «почему существует скорее нечто, а не ничто» в модерной философии, мы разберем понятие ничто (nicht) в трудах Майстера Экхарта, который предложил многостороннее понятие ничто, вмещающее в себя и собственные противоречия, а затем обратимся к японским философам, представителям Киотской школы, и их разработкам понятия sünyatâ (шуньята), или «пустотность».

Ничто и ничтойность[100] (Хайдеггер, Сартр, Бадью)

Одно из прозрений Хайдеггера в «Бытии и времени» заключается в том, что вопрос о бытии самом по себе может быть выделен (но не отделён) из вопроса о том или ином конкретном бытии, или сущем (entity). Как он пишет, «спрошенное подлежащего разработке вопроса есть бытие, то, что определяет сущее как сущее, то, в виду чего сущее, как бы оно ни осмыслялось, всегда уже понято. Бытие сущего само не „есть“ сущее»[101]. Для любой философии, которая нацелена на исследование бытия как такового, это «онтологическое различие» между Бытием и сущим является исходным шагом. Можно задаться вопросом о бытии того или иного конкретного сущего, но это будет по-прежнему вопрос о сущем (beings), нежели о Бытии. Используемое Хайдеггером выражение-скороговорка «Бытие сущего»[102] заключает в себе это различение. Бытие — это не просто сущее среди прочего сущего, а то, что является общим для всего сущего. Это означает, что Бытие может быть изучено, но лишь косвенно, через сущее, и именно бытие, характерное для человеческого сущего, по мнению Хайдеггера, представляет собой наиболее выгодный наблюдательный пункт. Согласно Хайдеггеру, человеческое сущее уникально потому, что это сущее, для которого Бытие является проблемой, особый вид сущего, «заброшенный» в данность этого мира, но нацеленный на всеобщее бытие; этот вид сущего Хайдеггер удачно называет Dasein (буквально, «здесь-бытие»).

В подобном виде исследования вопрошание о Бытии также означает и вопрошание о том, что не есть Бытие; говорят, что есть Бытие, а кроме того — ничто. Это масштабное всеобъемлющее исследование не только претендует на всеохватность, но также и утверждает, что в силу его всеобщности, здесь больше нечего рассматривать. Подобное рассмотрение было бы тщетно. Перефразируя Хайдеггера, Бытие сущего само не есть отдельное сущее. Это равносильно утверждению, что Бытие в буквальном смысле есть «ничто». Хайдеггер обращается к этому в своей лекции «Что такое метафизика?», где сама постановка вопроса обнаруживает ошарашивающие головоломки:

Попытаемся все же задать вопрос о Ничто. Что такое Ничто? Уже первый подступ к этому вопросу обнаруживает что-то непривычное. Задавая такой вопрос, мы заранее представляем Ничто как нечто, которое тем или иным образом «есть» — словно некое сущее. Но ведь как раз от сущего Ничто абсолютно отлично. Наш вопрос о Ничто — что и как оно, Ничто, есть — искажает предмет вопроса до его противоположности. Вопрос сам себя лишает собственного предмета[103].

Как замечает Хайдеггер, этот вопрос невозможно поставить без того, чтобы немедленно не впасть в противоречие. Бытие как то, что является основанием и общим для всего сущего, не есть отдельное сущее, и тем самым оно есть небытие. Именно это противоречие заставляет Хайдеггера выделить два вида «ничто»: первый — ничто как противоположное сущему, его отрицание, и второй — ничто тождественное Бытию (поскольку Бытие не есть отдельное сущее). Прежде чем произвести это разделение, Хайдеггер кратко разбирает понятие ничто в древнегреческой и средневековой философии:

Беглый исторический обзор представляет ничто как анти-понятие бытия, то есть как его отрицание. Но если ничто и становится предметом рассмотрения, тогда... оно пробуждает впервые точную формулировку метафизического вопроса, касающегося Бытия сущего. Ничто не остается неопределенной противоположностью сущего, а раскрывает себя как принадлежащее к Бытию сущего[104].

Для Хайдеггера «ничто» именует это парадоксальное качество Бытия, как всюду и нигде, как общее всему сущему, но нигде не данное само по себе. Итогом всего этого является момент, когда человек постигает это «ничто» перед лицом своей смертности. В столкновении с «неопределенностью смерти» человек обнаруживает себя выдвинутым в бездну и на мгновение видит Бытие сущего как «ничто». Бытие, присущее человеку, есть «выдвинутость в ничто». Это экзистенциальное состояние Хайдеггер обозначает знаменитым понятием Angst (тревога, страх, ужас): «Неопределенность смерти исходно разомкнута в ужасе... Ничто, перед которым ставит ужас, обнажает ничтожность, определяющую присутствие (Dasein) в его основе, которая сама есть брошенность в смерть»[105].

Как ни драматически это звучит, но это противостояние с ничто является для Хайдеггера [свидетельством] и высоты, и глубины человеческого бытия. В анализе повседневных настроений, таких как скука и тревога, Хайдеггер показывает, что мы склонны избегать «ничто» ради погружения в чисто аффирмативный мир наших индивидуализированного сущего. Это является отправной точкой для Ж.-П. Сартра в первой части его книги «Бытие и ничто» (Being and Nothingness). Сартр начинает ситуации сущего — в особенности человеческого сущего, — отчужденного от собственного бытия; выражаясь словами Хайдеггера, мы есть сущее, отпавшее от Бытия. Однако Сартр гораздо сильнее озабочен связью человеческого бытия с бытием в себе. Именно в этой взаимосвязи возникает то, что Сартр называет «ничтойностью» (nothingness, le néant). Согласно Сартру, когда человеческое бытие задается вопросом о бытии как таковом, ничтойность открывает себя различными способами: как неопределенность со стороны вопрошающего, как неопределенность со стороны того, о чем вопрошается, а также в случае отсутствия смысла самого вопрошания. «Именно постоянная возможность небытия вне нас и в нас обусловливает наши вопросы о бытии»[106]. Человеческое бытие пытается разрешить все эти неопределенности зафиксировав свой предмет исследования: «Бытие есть это и вне этого — ничто»[107].

Согласно Сартру, «ничтойность» есть момент, когда «вне этого — ничто» вновь проникает в озабоченность бытием. Сартр приводит пример из повседневной жизни: встречу в кафе. Скажем, я собираюсь в Joe Coffee, чтобы встретиться с Премой[108]. Я захожу в кафе, ожидая ее увидеть, но ее там нет. Я окидываю взглядом помещение, сидящих и стоящих людей, столы со стульями, прилавок с татуированным бариста. Я слышу звон чашек для эспрессо, шум кофемолки, негромко играющую музыку. Но