Географ в маске

Уже стемнело, когда я прыгнула в одну из проплывавших мимо джонок, решив посетить Гонконг. Гремел гром, сверкали молнии, волны перекатывались через борт, кормчий хмуро взирал на огни города. В порту все пестрело яркими вымпелами, которые бились на ветру над мордами огнедышащих драконов. Возле передвижного прилавка с пивом стоял пожилой придворный шут английской королевы и наигрывал на волынке нечто заунывное, ибо королева навеки покинула Гонконг.

Сияющий огнями корабль последнего губернатора — наместника ее величества постепенно скрылся за горизонтом. Там на палубе машут платками и плачут три его дочери, белокурые девы. Волынщик перестал дудеть, погрозил кулаком черному как сажа небу и воскликнул:

— Раз и навсегда отрекаюсь от правителей нового правительства! Клянусь Богом, добром это не кончится. Ибо Он наведет на землю потоп водный, дабы истребить под небесами всякую плоть, в коей есть дух жизни, и принца, и губернатора, и трех губернаторских дочек, которые, разумеется, не сумеют построить плот из светящихся поплавков и деревянных обломков и не знают, что не следует плавать без сугубой надобности.

Но в этом городе в июле всегда льют дожди, и голос волынщика потонул в раскатах грома и общего ликования.

— Одну бутылку, пожалуйста, — поспешила я попросить, прежде чем он снова задудел в свою волынку. Протягивая деньги, я под маской шута узнала Географа. — Боже, храни королеву! — крикнула я и побежала в сторону города.

В эту ночь на мачту опустилась черная птица, похожая на ворона, и начала издавать звуки, напоминающие карканье. Матросы завыли как собаки, а утром мы увидели землю. Генерал-капитан велел принести на палубу и открыть ящики, чтобы с берега еще издали было видно — мы прибыли не с пустыми руками, а с теми вещами, что нашлись в комоде моей сестры, хламом, которым давно уже никого не приманишь.

Я все описал и нарисовал — даже то, как Генерал-капитан отвязал от релинга и одного за другим втащил на палубу коков, как матросы вскрывали ящики и, подняв к свету, так и сяк вертели каждую вещицу, примеряли браслеты и шейные платки, ссорились из-за красных шапок, которых на всех не хватило.

— Все это я в точности так и представляла себе! — в восторге воскликнула сестра. — А теперь нарисуй себя, глядя в тысяча первое зеркальце. — Но когда я увидел себя в зеркале, карандаш выпал у меня из пальцев, и я бросил папку с рисунками в море.

Пока мы не пристали к берегу, матросы, по локоть запуская руки в ящики со стеклянными бусами и поддельными драгоценностями, пригоршнями швыряли мишуру на берег.

Я рассказываю обо всем этом, хотя на берегу никого не было, и сестра, усомнившись в моей правдивости, открывает глаза. Она уже начата терять терпение — когда же Генерал-капитан даст приказ к атаке, не зря же ему явилась в небесах Пречистая Дева?

Он отдал приказ. Бой продолжался целый день и всю ночь. С кем мы сражались, не ведаю, но Генерал-капитан приказал развести костры, дабы повергнуть врагов в ужас. Однако дым окутал сражавшихся матросов, они начали кашлять, потеряли из виду друг друга и перестали понимать, где свои, где враги. В пылу сражения поварежка третьего кока поразила Генерал — капитана в голову, да так и осталась сидеть на его макушке наподобие шлема.

Дождавшись рассвета, мы хотели оказать Генерал-капитану последние почести, но мертвое тело его исчезло, и сестра, довольная, во сне повернулась на другой бок.

Крысы

За все путешествие я ни разу не видела крыс. Мы все еще повязываем белые салфетки на шею и едим с белых тарелок, разрисованных синими флажками. Новый стюард иногда роняет тарелки, полотенца в каютах уже не так тщательно выглажены, но вода в душе за занавеской все еще пригодна для питья. Только вот письма моих друзей становятся все более редкими.

А мне о чем писать? О чем рассказывать? Что я теперь — заика, и пишу, соответственно, тоже через пень колоду? Пигафетта перестал рассказывать, его тень сделалась совсем маленькой, он не знает, слушаю я его или нет, потому что острова, на которых убили Генерал-капитана, давно остались позади. Туда поедут Кок и Стюард, единственные, должно быть, кто знает, в какой пещере спрятано тело убитого, но ведь они ни за какие блага не притронутся к мертвецу, да и некогда будет — потащат чемоданы, в которых полно картинок, каких я в этом путешествии уже не увижу.

Вот уже несколько дней я беспокойно топчусь на палубе — в кармане у меня шнурки для башмаков Нобеля, в поисках этих шнурков я обошла весь город, но выполнила единственное поручение, которое он мне дал. Нобель ведь знает, что до конца рейса его на берег не пустят, а он каждое утро рвет шнурки, со злости, так как Старший помощник с криком пинает ногой дверь кубрика, хотя мог бы открыть ключом, потому что у него есть ключи от всех дверей. Он орал и пинал дверь от отчаяния, так же как пил, перелистывал документы в скоросшивателях и прятался от Капитана. Матросы ненавидели его по утрам и вечерам, а после ужина опять ненавидели, собравшись в холле. По ночам во сне они точили ножи, это я отлично слышала, на цыпочках пробираясь по узким коридорам возле кубриков. И чем дольше продолжалось наше плавание, тем более вялыми становились движения матросов, когда они разбирали по сортам тяжелые болты и винты, оббивали ржавчину или красили поручни.

В наказание Старший помощник повесил матросов за бортом, привязав к релингам, отдав на растерзание муссону, и повелел привести корабль в надлежащий вид, но волны то и дело забрасывали матросов обратно, и, распластавшись без сил на палубе, они клялись отомстить, как только Капитан покинет корабль. Лишь боцман, человек, обремененный женой и детьми, снова и снова перелезал через релинг и неустанно красил борт и волны, с тем же рвением, с каким во всех портах мира прицеплял на канаты и тросы козырьки от крыс — большие круги из черной резины, через которые крысы перебирались играючи.

Зашнуровывая башмаки, Нобель объяснил, зачем красят корабль:

— Мы же пришли в город блестящих шелков и цветущих садов, — кричал он, натягивая шнурки. Зеркала дорог, пахучие фрукты, короткая расправа со всяким, кто плюнет на тротуар или перейдет улицу наискосок. «Город Льва», Singa Pura, крупнейший порт, здесь самые лучшие в мире краны, самые шустрые рабочие, самые прохладные такси на самых безопасных и чистых улицах. Неужели вы до сих пор не поняли, что выставляете себя на посмешище? Наденьте, ну наденьте наконец дамское платье! Не то схватят вас и повесят на первом попавшемся дереве тут, рядом, в Ботаническом саду, говорят, очень красивый сад.

Если курсы пересеклись…

А я вот уже не хочу быть красивой. Капитан давно понял, что я — самый бестолковый ученик, и никогда из меня не получится настоящего моряка. Но в последний день, перед тем как ему покинуть корабль, я попросила Капитана последний раз подняться вместе со мной на мачту и дала торжественное обещание не оборачиваться назад, не смотреть вниз, туда, где у фальшборта лежит шапка «зайца», до сих пор лежит — ветер не может ее унести, потому что она будто приварена там кем-то из матросов.