Я быстренько набрала ее номер, мама тут же сурово произнесла:

– Я ведь просила не звонить в рабочее время.

– Вопрос жизни и смерти, – порадовала я. – Ты с писателем Смолиным знакома?

– С этим надутым индюком? На кой черт он тебе сдался?

– Его дочь пропала. Обвиняют нашего клиента.

– Почему мне твой отец ничего не сказал? – рявкнула мама.

– Наверное, пока не знает. Убили адвоката Нилова и…

– Вот именно. Не хватало только, чтобы и вас кто-то убил.

– Мама, – взмолилась я. – Это было ограбление. Грабить Агатку никто не рискнет, а я аппетитов не вызываю. Ты знакома с ним или нет?

– Знакома. Тоже мне, Лев Толстой.

– Одну хорошую книжку он все-таки написал.

– Младенческий лепет. Взрослый мужик – и вдруг эти сладкие сопли.

– А я-то всегда думала, что мои родители романтичны.

– Не морочь мне голову. Жена Смолина редкая дура, но мы с ней вроде бы подружились. На Восьмое марта мне подарок прислала. Книжку ее гения. Я пробовала читать и уснула, хорош подарок. А ему Государственную премию дали. Правда, давно.

– Может, и Нобелевскую дадут.

– Европа – скопище психов, может, и дадут. Звонить этой услужливой бегемотихе я не буду, но если передашь от меня привет, в дом тебя пустят.

Мама повесила трубку, а мне осталось только радоваться, что у меня такая прекрасная семья – каждый спешит прийти на помощь.

К встрече я решила подготовиться и просмотрела оставшиеся без внимания книги Смолина. При случае выдам себя за поклонницу его творчества. Сжевав бутерброд и запив его кофе, я переоделась в костюм, подарок Агаты, ибо внутренний голос подсказывал: надо соответствовать.

Святое озеро – место заповедное. Неудивительно, что Смолин выбрал его для постоянного проживания. Впрочем, в это время года там, должно быть, довольно скучно. Зато для работы самое то: сиди, твори, никто не мешает. Да и до города совсем близко, если без пробок, то за двадцать минут доберешься.

Мне повезло, и доехала я за двадцать пять минут. Свернула с шоссе, завидев указатель, и вскоре впереди показались первые дома. Не скажешь, что особняки, разбросанные вдоль озера, выглядели особенно живописно, зато дорога была образцовой. Я решила отыскать магазин или почту, навести там справки, и тут увидела еще один указатель: скромную стрелку и надпись под ней: «К дому писателя Г. С. Смолина».

– Предусмотрительно, – буркнула себе под нос и проследовала в указанном направлении. Еще три стрелки вывели меня к дому из красного кирпича, крыша из черепицы, невысокий заборчик. В общем-то, все достойно, но я ожидала увидеть жилье побогаче. Вокруг высились настоящие дворцы, и дом Смолина говорил о том, что его хозяин не только велик, но и скромен.

Рядом с воротами оказалась обширная парковка, выложенная серыми плитками, тут же росла рябина. Каким-то фантастическим образом на ней сохранилась гроздь ягод, единственное яркое пятно, украсившее этот серый день. Синоптики в который раз обещали солнце, но оно упорно пряталось.

Я выбралась из машины и направилась к калитке, снабженной домофоном. В этот момент дверь распахнулась, и на крыльце дома я увидела женщину в длинной юбке и шали, которую она запахнула на груди и теперь придерживала двумя руками. По дороге я заскочила в цветочный магазин, букет был у меня под мышкой, я поспешила выставить его вперед, заслоняясь, точно щитом, и громко произнесла:

– Добрый день.

– Вы к Геннадию Сергеевичу? – спросила женщина. – Вам назначено?

– К Раисе Петровне, – ответила я.

Калитка открылась, и я, не теряя времени, поднялась по ступенькам крыльца. Раису Петровну я видела на фотографии в Интернете и сейчас с трудом, но узнала. Она любила наряды с искусственными цветами, тяготела к украшениям, боа и шляпкам с вуалью. Сейчас передо мной стояла женщина скорее деревенская. Короткая стрижка, которую выбрали из соображения удобства, вряд ли в будни Раиса Петровна тратила время на поддержание своей привлекательности. Впрочем, в молодости она красотой тоже не блистала. Тяжелый подбородок, крупный нос, губы узкие, выпирающие надбровные дуги. Глаза смотрели словно с недовольством, впечатление было такое, что она сейчас захныкает. Рот ее и вправду скривился, она собралась что-то сказать, но я, сунув ей букет, опередила.

– Мама просила передать вам привет и наилучшие пожелания. Ой, извините… я не представилась. Завьялова Ефимия Константиновна. Моя мама…

– Августа Николаевна? – выжала из себя легкую радость Раиса Петровна. – Как это мило с ее стороны. Проходите…

Я прошмыгнула в дом, улыбаясь во весь рот и продолжая приглядываться к хозяйке. Она упорно напоминала мне усталую лошадь. И двигалась как-то странно, шагала широко и вбок, а чувство было, что вот-вот перейдет в галоп.

– Значит, вас зовут Ефимия? У вас ведь есть сестра? Адвокат, кажется?

– Да. Мы работаем вместе.

Теперь мы находились в просторном холле. Слева шкаф-купе, прямо напротив старенькое пианино. Возле окна кожаный диван, довольно потертый. Стены увешаны фотографиями. На самой большой Смолин пожимает руку президенту. Снять пальто мне не предложили, и я заподозрила, что меня скоренько выпроводят, оттого и метнулась к фотографиям.

– Боже мой… это на каком-то ужине?

– На вручении Государственной премии, – с достоинством ответила Раиса Петровна и слабо улыбнулась. – После церемонии президент подошел к Геннадию Сергеевичу и разговаривал с ним полчаса. Это не осталось без внимания. Даже в новостях об этом сказали.

– Еще бы… – восхитилась я. – О чем они говорили?

– О судьбе России, естественно. – Супруга живого классика гордо вскинула подбородок.

– Я прочитала все книги Геннадия Сергеевича, – похвастала я. – Он действительно величайший писатель. Неудивительно, что президент так его ценит. «Прощальную песню» я читала восемь раз, некоторые места знаю почти наизусть. Он ведь написал эту повесть совсем еще молодым человеком?

– Она вышла, когда Геннадию Сергеевичу было чуть больше тридцати. Он сам считает ее довольно незрелой.

– Да что вы? Не может быть. Читатели обожают этот роман.

– У Геннадия Сергеевича свое мнение на этот счет… – Тут она взглянула на меня с легким недовольством и неохотно предложила: – Снимайте пальто. Выпьем чаю.

Дважды повторять мне не надо. Определив пальто на плечики, я вслед за хозяйкой оказалась в просторной кухне. Роскошная итальянская мебель в этом доме смотрелась чем-то инородным. Судя по наличию всякой техники, хозяйка любила готовить, впрочем, может, наоборот, хозяин. Но обилие вазочек, рамочек с ангелочками, салфеток и прочего намекало, что кухня – среда обитания женской половины семьи.

– Садитесь, – кивнула Раиса Петровна на ближайший стул. Включила электрический чайник, убрала со стола корзинку с вышиванием и выставила чашки и вазочки с угощением.