Но все перечисленные истово ненавидели лесную патриархию, так называемое Братство святого Антея, сына Земли и заступника всех убогих и искалеченных позднейшими мутациями людей. Истребление лесных носило характер уничтожения опаснейших, ядовитейших животных, чье убийство ставится в заслугу. Мало того что все патриархии задавали своим верующим вопрос: как веруешь? Существование лесных дало возможность развить новую проблему: существует ли душа у того, кто не создан по образу и подобию Господа. Проблема внешнего облика теперь была основной, расовый вопрос стал во главе угла. Лесные для людей превратились в воинство Сатаны, в материализованную бесовню, извергнутую Адом за грехи людские.

Сама жизнь стала адом, и, кажется, это устраивало лишь Хозяина.

Но вот наступило время перемен, потому что как раньше уже не хотели жить ни люди, ни мутанты.

В покоях епископа было сумрачно и тихо. Сюда едва доносились затихающие звуки агонии. Кое-где валялись трупы, кое-где сыро и терпко пахло кровью, пролитой на плиты пола, но живых уже не было.

Лука вел товарищей в кабинет епископа. Убежать за пределы города тот уже не мог, да и некуда ему было бежать – вокруг в лесах и полях было невиданное прежде количество лесных бойцов. Скорее всего забился бывший владыка города в какую-нибудь свою последнюю нору, если только у него не были припасены другие ходы.

Оказалось, нет. Лука рванул дверь кабинета и, ожидая встречного нападения, пригнувшись, бросился в помещение. Здесь было людно. Епископ стоял у окна и смотрел вниз на площадь перед зданием Суда Инквизиции. На шум у входной двери он повернулся, но не попытался напасть или защититься.

Это сделал за него Федор, замахнувшийся мечом. Лицо его было искажено гримасой ненависти. Лука увернулся и краем щита сбил его с ног. Добить не смог; нападавших было несколько, и нельзя было отвлекаться. Метнувшееся справа копье перехватил Лок, взмахом ножа перерезавший глотку послушнику. Не обращая внимания на брызнувшую волной кровь, он свободной рукой схватил убитого за ворот и, прикрываясь им как щитом, убил еще одного. Лука вонзил меч в живот следующему из нападавших.

Вокруг было слишком много людей, и все мешали друг другу. Лайма, размахивая длинным ножом, свободной рукой старалась ударить когтями по глазам бойцов. Лука убил еще двоих, прежде чем убивать больше стало некого. Ему тоже досталось, но легко: кровоточил порез на плече, да саднило ребра от касательного удара мечом.

Федор, очнувшись, попытался достать его ножом. Ненависть, переполнявшая его, была направлена на Луку. Лок, стоявший ближе, неторопливо наступил ему ногой на шею и придавил голову к полу. Оскалив зубы, замахнулся мечом и, продлевая удовольствие, взглянул на Луку.

Внезапно вся эта залитая кровью комната, трупы на полу, теснившиеся рядом товарищи, этот всегда угрюмый, но в общем-то никогда не делавший ему зла Федор, а также епископ у окна и сидевший в кресле за столом пилигрим Эдвард – всё дрогнуло, помутилось, словно потеряв четкость очертаний, и страшно ясно мелькнуло озарение, мелькнула мысль, что все это ему снится, что он дремлет где-нибудь в укромном месте, и сон скоро кончится. Но тут же все вернулось на место, оставив осадок чего-то упущенного, непонятого. Лука остановил руку Лока и, не обращая внимания на его удивленный взгляд, распорядился больше никого не трогать, а пленных отвести в лагерь.

А потом еще долго, пока он был занят усмирением последних очагов сопротивления, нет-нет да вспоминалась почему-то насмешливая улыбка пилигрима, со стороны наблюдавшего за пленением епископа.

Барабаны и пронзительные флейты звучали над огромным полем перед стенами поверженного города. Чередование низких и высоких тонов извещало об общем сборе. На призыв откликались воины лесных, победители, сумевшие сделать то, что давно считалось невозможным, – взять и опустошить город святых братьев.

Эта война закончилась. В опустошенных и уже нежилых помещениях по обломкам непригодных для Конвертера предметов бродили самые любопытные, еще не пресыщенные видом умерщвленных жилищ. Но и эти последние, разбуженные призывами походной музыки, нехотя отрывались от невиданного прежде зрелища и спешили за городские стены, на привычный простор леса, степи и неба.

Все тела и весь органический мусор были брошены в Конвертер. Полученные взамен одежда, оружие и продукты считались общим достоянием. Каждому также принадлежали захваченные в бою вещи. В ожидании командующего воины начали оживленный торг. Маркитанты, одетые в желтые одежды, сновали тут и там, скупая все подряд. Они торопились; изобилие добычи, которой все равно не унести с собой, тяготило солдат, они охотно отдавали за бесценок вещи, которые дома оставили бы себе. Одежда, всегда представлявшая большую ценность, шла дороже. Ценились также посуда и заряженные батареи для фонарей и походных электроприборов. На год-два заряда должно было хватить, а там наступит черед нового города братьев. Жизнь начинала окрашиваться в невиданные прежде радужные краски, все казалось возможным и доступным, все становились щедрыми и бесшабашными.

Прибыв к войску, командующий Лок с крупа кентавра забрался на плечи рослого гоблина и в наступившей тишине стал выкрикивать:

– Братья! Христос даровал нам победу! Святой Антей помог нам взойти на стены этого города. За стенами всегда прячутся трусы. Наша победа – это только начало. Бешеный Юр уже собрал войска по всей Земле, и скоро наступит время, когда о каменщиках забудут. Мы – истинные дети Бога, и наша победа тому порукой!

Лука оглядывался по сторонам, словно видел все впервые. Под краснеющими лучами вечернего солнца ярко блистали металлические части доспехов, темнела коричневая стеганая броня, краснели пятна на спешно забинтованных ранах и сияли неподдельным счастьем человеческие лица разного рода нечеловеческих созданий – все было странно и казалось сном.

Гоблин, на плечах которого стоял командующий, неловко вытягивал одну руку вверх, позволяя луперку держаться за нее. Грубое, словно вырубленное топором лицо его выражало преданность и восторг. И вместе с ним кричали славу все выжившие воины.

Лука, радуясь вместе со всеми, смотрел на обезьянье лицо эльфа Сэма, как всегда, находившегося рядом с командиром, на напрягающиеся от крика жилы на шее, на крепко сжатый волосатый кулак и пытался не замечать всплывавшее время от времени недоумение: как? почему так произошло, что всего лишь за три дня все в мире и его судьбе кардинально переменилось? Он чувствовал, что ответа не знает, что ответ, может быть, и не нужен, только он все равно будет искать его. И, оглядываясь, смотрел на группу пленных, среди которых выделялся епископ – все еще в архиерейской мантии, но без митры на голове, которую кто-то уже успел присвоить для собственных нужд.

А Лок, окончательно найдя верный тон, продолжал, надсаживаясь:

– Воины Христовы! Вечная память тем, кто пал в нашей святой битве! И вечная слава всем нам, выжившим в священной войне с теми, от кого давно отвернулся Господь наш! Помните, война только началась, и, как говорит наш великий вождь Бешеный Юр, она закончится только тогда, когда исчезнет с нашей земли последний каменщик. Прогресс не остановить, прошлое не должно тянуть назад. Низшие народы должны исчезнуть и освободить дорогу новым поколениям более одаренных, более умных и более способных творений Божьих!