– Вы можете занять мое место, сэр, – сказал Джастин, выдвигая стул для старика. – Я как раз собирался откланяться и перейти к другим, более оживленным развлечениям.

В глазах пожилого человека вспыхнул озорной огонек.

– Надеюсь, в этих ваших занятиях не будет ничего опасного? – От этих проницательных карих глаз мало что могло ускользнуть. Баркли мысленно гадал, как много может быть известно этому человеку. Неужели в свои семьдесят два года старик продолжает находиться в курсе событий на службе?

Уитон небольшими глоточками допил свой бренди и сказал, пытаясь отделаться от дальнейших вопросов:

– Насколько может быть опасно волочиться за легкомысленными красотками. Это по плечу любому новичку.

В первый раз за четыре года службы у Джастина появилось желание придушить своего начальника. Уитон говорил с нескрываемым презрением – совсем неуместным и абсолютно незаслуженным. Может быть, это был способ воодушевлять своих подчиненных? Если дело и вправду было в этом, Баркли претила такая тактика.

– Когда дело касается общения с женщинами, трудно сохранять бдительность. – Со стоном старик тяжело опустился на стул и прислонил свою тросточку с золотым набалдашником к столу. – Они намного хитрее, чем нам кажется. А что вы думаете? Одним из моих самых коварных противников была известная кавалерственная дама, которую звали… – Старый господин осекся, встретив хмурый взгляд полковника Уитона. Качая головой, сэр Дивейн сказал: – Ну ладно, расскажу эту историю как-нибудь в другой раз.

– Обязательно, сэр. Буду ждать с нетерпением. Удачного вам вечера! – С этими словами Баркли удалился. Уитон даже и бровью не повел – как будто не заметил, что Джастин уходит.

В дверях обшитой деревом комнаты молодой маркиз оглянулся. Сквозь густые клубы дыма, нависшие над карточными столами, он увидел двух абсолютно непохожих людей, игравших в свою игру. Уитон выглядел так, словно сбросил с плеч не один десяток лет. Однако он оставался таким же угрюмым и мрачным, как всегда. В то время как давно отошедший от дел сэр Дивейн был весел и оживлен, словно полный жизни юноша. Уже не в первый раз Джастин ловил себя на мысли о том, каково это – работать с таким мудрым человеком, как сэр Ли Дивейн. Известно, что в своих многочисленных учениках он старался воспитывать высоту помыслов и благородство. Баркли тяжело вздохнул. Он никогда не узнает, как работается под руководством этого заслуженного человека. Теперь во главе разведывательной сети стоит Уитон.

Лорд Баркли повернулся, велел лакею принести Уитону и Дивейну новую колоду карт и пошел по устланному толстым ковром холлу. Он был вынужден признать, что, несмотря ни на что, Уитон все же исключительно хорошо справляется со своими обязанностями. Полковник всегда нацелен на результат. Джастин не знал никого, кто бы был таким же целеустремленным, как Уитон. Уж если он что-то задумал, будет идти до конца. У такого человека лучше не стоять на пути. А сейчас, в сферу первоочередных интересов полковника Уитона попала Эвелина…

Баркли не мог поверить, что она может хоть каким-то образом представлять собой угрозу государству. Однако в то же время Джастин отдавал себе отчет в том, что, хотя ему теперь знаком свежий лавандовый запах духов Эвелины и вкус ее бархатных губ, он по-прежнему знает о ней очень мало, В отличие от других его знакомых девушек она не любит рассказывать о себе. Однако маркиз сознавал, что, как совершенно справедливо заметил полковник, девушка, несомненно, ему нравится. Не говоря уже о том, что он испытывает к ней физическое влечение. На его собственный взгляд, чересчур сильное. Все, что было связано с Эвелиной, бесконечно смущало и волновало Джастина. А по роду своей деятельности он не мог себе этого позволить.

Лорд Баркли вышел из дверей клуба и с наслаждением вдохнул прохладный вечерний воздух. Затем он приложил к губам носовой платок и посмотрел на Сент-Джеймс-стрит, размышляя о том, куда ему лучше сейчас пойти. Если источники информации Уитона достоверны, – а чаще всего именно так и бывает – во всем, что касалось Эвелины Амхерст, слишком многое сейчас поставлено на карту. Маркиз расправил плечи и стал спускаться по лестнице, направляясь на Джермин-стрит. Ничто так не опустошает карманы и не развязывает людям языки, как азартные игры. Там он сможет раскопать еще что-нибудь важное об этом тайном сговоре. Маркиз не сомневался, что в этот вечер его усилия не пропадут даром.

– Черт побери!

Эвелина смяла бумагу, скомкала из нее шарик и со злостью швырнула его на пол, где уже лежала куча таких же бумажных шариков. Затем она поднялась, подошла к окну и резким движением раздвинула шторы. Комнату залил лунный свет. Девушка отворила окно, но ей все равно не хватало воздуха. Ее раздражал навязчивый запах горящих свечей, чернил и бумаги.

Она заложила руки за голову, вглядываясь в темноту за окном.

– Что ты всем этим пытаешься мне сообщить, папа? – прошептала Эвелина.

Вместо ответа она услышала только потрескивание дров в камине.

Девушка потерла усталые глаза и решительно задернула шторы. Никто не должен знать, что она до сих пор не спит. Она слышала, как настенные часы в холле недавно пробили три. Эвелина собрала разбросанные по комнате бумаги и одну за другой стала бросать их в огонь. Девушка смотрела, как они горят, тщательно следя за тем, чтобы в дневнике не осталось ни одной записи. Как велел ей отец.

Покончив с этим, она достала дневник в кожаном переплете из своего секретера и легла на толстый ковер, прислонившись щекой к черной обложке, вдыхая запах кожи, который успокаивал девушку, напоминая ей об отце. Этот дневник – ее наследство. Не менее важное, чем любые деньги. Там почерк отца – такой родной и знакомый. Там его слова, его мысли. Она лежала на ковре перед камином и, не отрываясь, смотрела на танцующие языки пламени.

Эвелина заставила себя вспомнить, каким искусным дипломатом и талантливым тайным агентом был отец.

Затем в ее памяти всплыл эпизод из детства, когда она упала и расшибла себе подбородок. Где же они тогда жили: в Мадриде или в Париже? Кажется, в Мадриде, потому что тогда ей было года два, и в это время они как раз переезжали во Францию. Маленькая Эвелина, улучив момент, взобралась на огромный чемодан и свалилась с него, больно ударившись об пол подбородком. Изо рта потекла кровь. Она очень испугалась и громко заплакала. Отец схватил ее на руки – такие надежные и сильные – и отнес в детскую, где вокруг них сразу засуетились многочисленные слуги. Они бегали с влажными салфетками, делая ей холодные компрессы. В тот момент, когда отец поднял Эвелину на руки, она сразу успокоилась, почувствовав себя в безопасности, и перестала всхлипывать. С тех пор она знала: когда папа рядом, с ней ничего не случится.

Интересно, где в этот момент находилась ее мать? Возможно, она уже уехала в Париж – место следующего назначения отца. Матери было трудно свыкнуться с кочевой жизнью. С юных лет Эвелина чувствовала разлад, который существовал между ее родителями. Отец был мыслителем и человеком действия. Мать была скорее красивым изнеженным созданием. Она любила петь, занималась живописью и играла на арфе. Эвелина не могла четко вспомнить черты ее лица. Ангельская внешность… Длинные золотистые волосы, голубые глаза… Исходящий от нее аромат роз… Шуршание шелковых юбок… Грациозные движения… Прошло всего десять лет после ее смерти, а у Эвелины остались в памяти только самые ранние воспоминания о матери. Похоже, что свою няню девушка запомнила гораздо лучше. А еще гувернантку. И конечно же, Салли.