А все из-за дурацкой ссоры с Шульцем. Вчерашняя дискотека и погибшие на ней надежды на медленный танец с ним так сильно подорвали мою психологическую стабильность, что сегодня я бросалась на него, как бешеная собака. Наговорила кучу гадостей, да и из игры вывела совсем не по-честному…

По привычке излив свои переживания на страницы дневника, принимаю решение не идти на ужин и лечь в кровать пораньше. Желание залезть под одеяло и забыться как никогда сильно, однако долгожданный сон никак не приходит.

Ворочаюсь в постели, прокручивая мысли о перепалке с другом по сотому кругу, когда в комнату заходят шумные соседки. Приглушенно хихикают и перешептываются. Отворачиваюсь к стенке и делаю вид, что сплю – глядеть на их довольные лица совсем не хочется. Да и слушать их глупый треп я тоже не желаю, но запретить им общаться не могу, время отбоя ведь еще не наступило.

Поплотнее сжимаю веки, стараясь сконцентрироваться на подсчете воображаемых овечек, когда слуха касается фраза, обращающая все мое существо во внимание:

- Арин, ну скажи, интересно же! Целовались с Шульцем?

Дальше раздается череда глупых смешков, и я очень жалею о том, что притворяюсь спящей, ведь из-за этого у меня нет возможности отследить реакцию Нарьяловой на столь возмутительный вопрос.

- Да, целовались, - наконец признается она.

«Целовались, целовались, целовались!» - стучит набатом у меня в висках, и я чувствую, как от противного ранее неизведанного чувства леденеют мои конечности. Что же это такое? Неужели ревность?

- Ну и как оно было? – продолжают допытываться до Арины подружки.

- Если честно, мне очень понравилось, - выдает она. – Андрей был очень нежным, а еще сказал, что я самая красивая девушка во всем лагере.

Самая красивая в лагере?! Да чтоб тебя, Шульц! Ослеп ты, что ли?! У нее ведь ноги кривые! Бог глянул на них и придумал колесо! А ей, курице общипанной, хоть бы что! Вечно в дурацких юбках расхаживает, которые зад еле прикрывают! И титьки свои тощие что есть мочи наружу выпячивает! Ненавижу!

Тихо скрежещу зубами пока, мои невероятно бесячие соседки продолжают разговор:

- Ох, Арин, как же это здорово! Такого парня себе отхватила! Вы с ним, получается, теперь пара?

- Да, мы встречаемся, - не без гордости заявляет Нарьялова.

Принесите мне тазик! Сейчас блевану!

- Круто! А завтра, когда он увидит тебя в новом платье, совсем голову потеряет и в любви признается!

- Еще бы! – хмыкает Арина. – Мне его мама из Италии привезла! Видели, какой цвет насыщенный? Аквамарин называется.

Соседки переключаются на активное обсуждение шмоток, а я молча погибаю от бессильной ярости, которая раскаленным железом обжигает все мое нутро. Как Шульц мог целоваться с Нарьяловой? Он ведь раньше был выше всех этих глупых отношений с девчонками. Неужели и правда влюбился?

Жадно хватаю ртом воздух и изо всех сил сжимаю влажными ладонями одеяло, чтобы хоть как-то подавить разъедающую меня злобу. К тому моменту, когда девочки ложатся спать, я чувствую себя так, будто во мне медленно догорает фитиль взрывчатки. Мне просто необходимо выместить свой гнев на ком-то или на чем-то, иначе меня неминуемо разорвет на куски.

Убедившись в том, что соседки видят десятый сон, встаю с кровати и шлепаю босыми ногами по полу. Вытаскиваю из тумбочки ножницы, а затем приближаюсь к шкафчику Нарьяловой. Я нахожусь в каком-то странном полубессознательном состоянии, поэтому едва ли отдаю себе отчет в своих действиях. Не анализирую и уж точно не думаю о последствиях.

Бесшумно отворяю дверцу шкафа и, плюнув на все этические нормы, начинаю в нем копошиться. Где там ее хваленое платье аквамаринового цвета? Аквамариновый – это вообще какой? Голубой, что ли? Вроде да. В темноте разобрать цвета получается с трудом, но едва руки натыкаются на бумажный пакет с чем-то мягким внутри, как я сразу понимаю, что отыскала нужную мне вещицу.

На первый взгляд, платье и впрямь симпатичное, но рассматривать его детали мне некогда. Натянув ткань, подношу к ней ножницы и, ни секунды не сомневаясь, начинаю кромсать. Щедро подрезаю подол платья, делая его невообразимо коротким, пару раз прохожусь по рукавам-фонарикам и, наконец, оставляю знатный надрез на животе. Так-то лучше.

Запихиваю платье и кусочки ткани обратно в шкаф и с чувством выполненного долга ложусь спать. Может, я, конечно, поступила дурно и гореть мне за это в аду, но жалеть о содеянном не собираюсь. Такого глубокого удовлетворения я давно не испытывала.

* * *

Раскрываю глаза от жуткого душераздирающего визга, который заполняет собой все пространство комнаты.

- Господи! Мое платье! – верещит Нарьялова, со слезами на глазах разглядывая плоды моих ночных трудов. – Кто это сделал?!

Сонно тру веки и одновременно с широким зевком выдаю:

- Это я. Ты же любишь мини, вот и носи. Благодарности не нужно.

Несколько секунд Арина неверящим взором буравит мое лицо, а потом в сердцах выкрикивает:

- Ну ты и гадина, Кавьяр! Я так и знала, что ты мне завидуешь!

- Тебе? – чуть не давлюсь собственной слюной. – Чему тут завидовать? Ногам твоим округлым или мозгам размером с горошину?

Нарьялова становится красной как рак и, наверное, вот-вот начнет дымиться.

- Ты завидуешь тому, что я нравлюсь мальчикам и у меня много подруг, - вопит она.

- Да класть я хотела и на тех, и на других, - беззаботно жму плечами.

- А еще тебе покоя не дает, что Шульц за мной ухаживает! – ядовито продолжает Арина. – Я же вижу, как ты на него смотришь! Как преданная шавка в ожидании косточки!

А вот это она зря ляпнула.

Молниеносно вскакиваю с кровати, а испуганная моим резким движением Нарьялова пятится назад. Напираю на нее до тех пор, пока блондинка не впечатывается спиной в стену.

- Еще раз тявкнешь что-то подобное, урою, - тихо, но твердо говорю я, поднося кулак почти вплотную к лицу девочки. – Поняла?

Должно быть, вид у меня очень воинственный, потому что былой пыл Арины мигом улетучивается.

- Поняла, - сжавшись, затравленно кивает она.

- Вот и отлично. И в следующий раз думай, что говоришь.

Окидываю взглядом притихших соседок и довольно ухмыляюсь. Теперь каждая из этих куриц сто раз подумает, прежде чем что-то вякнуть в мою сторону.

Кристина

Признаться честно, когда я резала платье дуры Нарьяловой, то понятия не имела что она ТАК из-за этого расстроится. Это ведь всего лишь вещь, тряпка, зачем по ней убиваться?

Но Арина и ее подруги, очевидно, придерживаются другого мнения. Кудахчут и льют слезы над останками платья так, будто умер их близкий человек. И ладно бы ревела только Нарьялова, но к ней еще ведь и печальная Марина с Лизой Перемыкиной присоединились! И если первой только дай повод поплакать, то вторая меня искренне удивила.