В начале знакомства с Сан Санычем я не знала, что у его отца были серьезные проблемы, связанные с тем, что он женился на Эрике Карловне, но они очень любили друг друга и смогли все преодолеть. Вот и получилось, что после того, как мы с Шурой заговорили о свадьбе, последовал серьезный разговор с его отцом. Он не только грозно спросил Сан Саныча: «К чему все это?», но и меня огорошил: «Ты выходишь за сына из-за прописки?» Я училась уже на втором курсе и более-менее могла изъясняться по-русски, но на это только и смогла ответить: «А что такое прописка?» Действительно не знала, что это такое. Однако скоро все противоречия разрешились, я стала звать Александра Семеновича «папой», а он относился ко мне, как к дочери, – много помогал в быту, поддерживал, как мог. А с Эрикой Карловной мы нашли общий язык с первых же минут нашего знакомства. Я видела, как родители Шуры ко мне относились, в душе у меня все цвело от счастья.

Другое дело, что я сама совершенно не понимала, во что ввязываюсь. Что такое замужество, обязанности и ответственность жены. Все, что у меня было, это опыт моей мамы, история её любви с отцом, но подробностей не помнила по причине маленького возраста, а вот вынужденный брак с нелюбимым отчимом хорошо отложился в памяти. Понимание замужества, как большого таинства, складывалось из проповедей нашего польского ксёндза да католических текстов. Никакой практики. До Броневицкого я ни одному мужчине не позволяла к себе притронуться, не то что поцеловать. И вдруг возникает будущее, в котором мне уготована участь жены. Могла ли я знать тогда, что настоящей семьи у нас с Броневицким так и не сложится, будет сплошная сцена, прямо как поется в песне: «Работа, песни, города. И только так, а не иначе…» Но всего этого я не могла знать. Ребенок постепенно превращался в девушку, а девушка – в женщину.

Не было ни малейшего представления, как совмещать учебу, пусть даже заочную, занятия в ансамбле и семейную жизнь. И именно тогда огромную поддержку, за которую я безмерно благодарна, оказали мне родители Шуры. В каждом году было две сессии, и к каждой мне нужно было готовиться так, чтобы сдать экзамен на «отлично» или, в крайнем случае, «хорошо». Поэтому в перерывах между выступлениями на сцене мне приходилось практически жить в библиотеке. Александр Семенович, капитан второго ранга, тогда уже в отставке, возил мне супчик в кастрюльке, а Эрика Карловна делала котлетки. До сих пор помню, как тихо Александр Семенович входил в читальный зал Публичной библиотеки, трогал меня за плечо и шепотом говорил: «Диша, покушать привез…» И мы выходили, спускались в буфет, он там все раскладывал, и я ела. На время подготовки к экзаменам библиотека была моим вторым домом.

Кстати, и тут со мной произошла волшебная история. Некоторое время я занималась в читальном зале на Фонтанке, предназначенном для студентов, но однажды в поезде познакомилась с директором Публичной библиотеки Барашенковым Виктором Михайловичем, и он, признав во мне артистку, солистку популярного ансамбля, пообещал сделать пропуск для работы в научные залы библиотеки на площади Островского. Это сильно облегчило мою участь. Там было уютнее, удобнее готовиться к экзаменам, и обстановка потрясающая: старинные интерьеры, резные витые лестницы, стены отделаны деревянными панелями, и вокруг такая старинная, академическая обстановка, помогающая сосредоточиться. Вот я и сдавала все экзамены только на «5».

Наша свадьба с Александром Александровичем Броневицким состоялась 8 декабря 1956 года. Сначала мы зарегистрировались в Смольнинском ЗАГСе. Там все было довольно дежурно и уныло. Помню ободранный стол у стены со стертым зеленым сукном. В стене, прямо над столом, был вбит гвоздь. Оказывается, раньше на нем висел портрет И. В. Сталина, но только что прошел XX съезд, на котором было провозглашено развенчивание культа «отца народов», и портрет сняли. Гвоздь вызывающе торчал из стены, постоянно привлекая внимание. Под ним-то мы с Шурой и обменялись кольцами, и так что-то стало тоскливо от всего этого антуража… Совсем иначе я себе это представляла…

Отмечать свадьбу поехали на Греческий проспект, к его родителям. Был накрыт красивый и вкусный стол, Эрика Карловна знала толк в готовке, хотя никаких деликатесов не было – икры или чего-то в том же духе. В ту пору еда была скромной: если на столе был кусок мяса, то уже хорошо. В целом торжество получилось скромным, о ресторанах тогда никто не помышлял, но атмосфера была душевной, пришли самые близкие друзья семьи: композитор Андрей Петров с супругой, у них 16 октября родилась дочь Ольга, и Наталья с трудом выкроила время между кормлениями, чтобы приехать к нам, Коля Кунаев, будущий главный дирижер ансамбля песни и пляски ЛВО, Шурины родители, мои институтские подружки, друзья Сан Саныча. На мне было маленькое чёрное платье, которое когда-то мама перешила на меня из своего, – плохая примета, к тому же я не люблю черный цвет: это цвет траура, который мама носила после смерти отца и брата, но денег на настоящее свадебное белое платье у меня не было. В какой-то момент я не выдержала – расплакалась. Выплеснулось все накопившееся: оторванность от родины, тоска по маме, напряжение в процессе учебы, непростые отношения с однокурсниками, боязнь за будущее, но самое главное – так хотела выйти замуж как полагается, в белом платье, а на стипендию купить его было невозможно. Это было детской мечтой еще со времен первого причастия, на которое я пошла, как невеста: сестра мамы Ирэна отдала мне платье своей дочери. Это так запомнилось: костел, счастливая мама, торжественная музыка и священник – такой серьезный и внимательный к нам. И я – вся в белом. С той поры хотелось повторить это ощущение светлого праздника, но с подвенечным платьем так ничего и не получилось. Зато я выходила замуж не за шахтера, как было бы в Польше, а за музыканта, умницу и неотразимого мужчину – Александра Александровича Броневицкого.

Много лет спустя, когда я познакомилась с Вячеславом Зайцевым, он спросил меня на примерке: «Какого цвета платье будем шить?» Говорю: «Белого». – «Почему?» – «Потому что у меня никогда не было свадебного». Но несмотря на все это, я была счастлива, что выхожу замуж, ведь мое очарование Шурой достигло апогея.

Вот только мама моя расстроилась, узнав, что я поторопилась выйти замуж, не просто расстроилась – рассердилась. Мы почти год не общались. Мама с Шурой познакомились только года через три после нашей свадьбы, когда мы приехали в гости, в Польшу. Нам помогла музыка: у нас дома стояло старое трофейное пианино, на котором никто не играл, я тоже не умела. Стоило Шуре его увидеть, как он сразу сел за него и начал играть красивые мелодии. Это произвело на маму неизгладимое впечатление: «Он ещё и на пианино умеет играть!» У простых людей такой человек считался великим. И тогда она сказала: «Какой у тебя муж замечательный, какой талантливый! И красивый, как Наполеон!» Эти слова стали для меня благословением.

Наша семейная жизнь с Броневицким началась в коммунальной квартире на Греческом проспекте, дом 13. На 24 «квадратах» проживали пять человек: мы, родители Шуры и его младший брат Евгений, которому приходилось спать на раскладушке под роялем. Было очень тесно, но мы были так влюблены, что не замечали неудобств. В квартире жили шесть семей. Я не хозяйничала, только появлялась после учебы.

Потом мы переехали на улицу Ленина. Там жили три семьи. Наша комната была девятнадцать метров. В одной комнате жила Шурочка Комарова с мужем-алкоголиком и двумя детьми. Во второй комнате жила Надежда Дмитриевна, у нее была базедова болезнь. Потом я узнала, что люди с такой болезнью очень нервные и возбудимые. Надежда Дмитриевна часто и громко ругалась с Шурочкой. Я возвращалась с концертов поздно, долго спала, но слышала, как они по утрам ругались перед тем, как уйти на работу. Надежда Дмитриевна всегда оскорбляла Шурочку.