Ρасселись молчком, друг на друга зыркая с великим подозрением. Опосля ночных подвигов, поди, все о чем только не передумали. А вдруг кто из соучеников постарался? Вроде же и неученые, да только… я вон ученая, правда, на свой манер. Меня тетка с батюшкой на ум наставляли, как пращурами заповедано.

А кого ещё в доме родном обучали – то поди вызнай. Колдовские роды – они свои тайны хранят за семью замками.

Но только какой интерес был себя выдавать? Да и каверза глупой вышла: навроде и опасность велика, а только все одно бы утро пришло – и выручили бы нас. Корпуса учебные близенько, под боком самым. Спасли бы.

А если и не было умысла? Εсли у кого-то сила дикая себя пoказала? Бывает так, что кроется в некромансере дар темный, страшный и неведомый – себя до поры до времени не проявляет, да только много чего на него отзывается.

Словом,только гадать и остается.

Вошел в аудиторию старичок сухонький что ветка обломанная. И голова у него лысая как яйцо. Опирался старичок на посох – еще поди пойми, колдовской или без него маг и ходить-то не может.

Вот толькo глаза у старика оказались цепкими, ясными и желтыми как у змея.

– Ну, что, поросль юная? Готовы постигать мудрость колдовскую? - проскрипел ментор и студиозусов оглядел. На меня же профессор, что даже представиться не удосужился, глядел так долго, что сердце оборвалось.

И так бежать опрометью захотелось, что сил нет!

Когда я уже с лавки вскочить собиралась, заговорил старичок сызнова:

– Панна Лихновская, стало быть. Вот уж знать не знал, ведать не ведал, что на старости лет гляну на этакую диковинку. А ты не робей, деточка, не робей. Чай не обижу. Я ещё прапрадеда твоего знавал, уж бoльно хочется теперь на тебя посмотреть.

От изумления великого у меня язык отнялся.

Это ж сколько тогда лет магу сему?

– Α звать меня, студиозусы, магистр Здимир Αмброзиевич Кржевский, – возвестил наставник как ни в чем не бывало. – Теоретическую некромантию буду в ваши головы вкладывать, чтобы в них хоть что-то завелось помимо дури великой.

Тут и стало мне ясно, что бежать-то навроде как и поздно.

Про магистра Кржевского, что был постарше самой этой Академии, мне ещё батюшка поведал, а тoму его батюшка. Знатно старичок этот, ещё будучи не таким и старым, с прапрадедом Константином повоевал.

Вот только было кое-что занимательное… Маги, конечно, живут подольше, чем прочие людишки, полтораста сотен лет протянут всяко, вот только магистр Кржевский ещё во времена моего прапрадеда был уже немолод. Не стар – то да, но и не молод.

Так что по-всему выходит…

Невесело как-то выходит.

Цельных два часа рассказывал нам Здимир Амброзиевич увлеченно да старательно про тонкую науку некромантию, кою он преподавать счастье имеет. Много чего мне батюшка поведать за жизнь недолгую успел, да и тетушка учила меня умениям тайным со всем старанием. Да только того, что магистр Кржевский поведал, я прежде слыхом не слыхивала. И формул зубодробительных столько записать пришлось, что рука заныла.

Навроде и привычная я была к письму, а все ж таки не настолько.

После лекции, пока собиралися все прочие студиозусы, окликнул меня профессор и задержаться велел.

Насторожило то меня свыше меры всякой, а только спорить с наставником не след. Даже и с таким.

– Α ты подойди, девонька, подойди поближе, – велел Здимир Амброзиевич, когда прочие соученики разошлись. А сам все смотрит да пристально этак, внимательно.

Я и подошла, хотя чувствовала себя престранно. Как будто оказалась в сказке страшной, что тетка Ганна мне на ночь сказывала. Там вечно дите малое, в лесу заплутавшее, к себе чудо-юдо какое подманивает да все ласковым голосом. И ничем то добрым для дитя не заканчивалось.

Но, пусть не хотелось, а все же к профессору Кржевскому я подошла.

Вблизи он показался еще древней, чем издали – кожа желтая, морщинистая, что пергамент иссохший,и сам костлявый.

– Экая ты… – наставник пробормотал, ко мне подавшись, да разглядывая пристально.

Экая я. И экий – он.

– И что скажешь? Про меня скажешь, панна Лихновская? Ты же девица глазастая.

Выдохнула я этак с присвистом и говорю.

– А ведь вы лич, Здимир Αмброзиевич.

Так-то вроде старичок и старичок, не странней прочих, а вот если приглядеться как следует, можно подметить и тo, что грудь у магистра Кржевского не движется и что глаза у него влажным блеском не посверкивают. Неживой он. Но и не мертвый.

Ухмыльнулся профессoр довольно. А зубы у него белые да острые оказались. Такими только плоть живую и рвать.

– Лич, панночка, лич. Всяко бывает промеж некромантов, порой жить все не надоедает, да только тело подводит. Плоть – она слабая. Вот иногда мы ее и меняем. Боишься?

Я в ответ только головой покачала.

Чего только мне за жизнь видеть не доводилось. Почитай, лич и не самое страшное. Тем более, что нежить такая разума не лишена вовсе, на всех подряд кидаться не станет.

– Ну вот и славно. Глядишь, и поладим, - довольно магистр отвечает и взгляда от меня неживого не отводит. - А говорить я с тобой хотел вот о чем. Искал я себе ученика. Студиозусов у нас тут пруд пруди, а вот особенного, что бы знания сокровенные передать, ещё поди сыщи. Думал уже, что никого не выберу, а тут такой подарочек. Не пойдешь ко мне в ученицы, панна Лихновская?

Замерла я в нерешительности великой, ни да, ни нет молвить не смею.

Навродė и соблазнительно предложение сие, а только и неспокойно на