– Знаете ли вы, чем разнятся пастбища, расположенные по обе стороны дороги? – с гордостью спросили они.

– Нет,– дружно ответили представители Научного Городка.

– Слева расположены литовские пастбища, , а справа находятся поля в Калининградской области.

Михаил, вцепившись в руль, стал рассматривать покрытие дороги, по которой ехал. Ему вспомнилась поездка из Риги в Таллин. За пределами Латвии более светлый цвет асфальта сменился на более темный, характерный для Эстонии. Цвет изменился, но изменилось качество. В небольшом промежутке между республиками полотно дороги резко ухудшилось и пришлось сбавить скорость и метаться между рытвинами. Хорошо, что это продолжалось не долго. Вскоре асфальт снова стал ровным и гладким, что объяснялось окончанием участка дороги, принадлежащего России и вклинившегося между Латвией и Эстонией. Странно не то, что в великой России испокон веков плохие дороги, а то, что в союзных республиках дороги лучше российских. Не понятно и то, почему в богатой России до сих пор плохо живут люди. Впрочем, все понятно. В Голландии, похожей на сказочную страну, где словно детской рукой разрисованы дороги, внук пользуется плодами, достигнутыми дедом, и нет революций, сметающих основы государственности, а в России часты революции, в которых брат идёт на брата, и потеряна преемственность поколений.

В населенном пункте, примыкающем к лесу, Михаил остановился, намереваясь отдохнуть. Преимущества езды на личной автомашине позволяли сделать остановку в понравившемся месте, открыть настежь дверь и, облокотившись, отдохнуть, помечтать или подремать. Сбоку на проселочной дороге внимание привлек аист, шагнувший навстречу. Михаил вышел из машины и направился к нему. Птица близко подошла и преградила путь. Размахивая крыльями, аист целеустремленно шел на человека, вытянув голову, и шипел, не прекращая гоготать. Михаил недоуменно остановился. Топчась на месте, а затем, то приближаясь, то отходя назад, белая, красивая птица с черным оперением, все также продолжала хлопать крыльями, вытягивая голову, и как бы пыталась ему о чем-то сообщить.

Животные к людям подходят, когда их настигает беда. Что хочет сказать птица? – подумал Михаилу.

– Что ты хочешь сказать мне?– сочувственно произнес Михаил.– Ты голоден и хочешь есть или ты нуждаешься в помощи?Кто-то разорил твое гнездо?Скажи и я помогу тебе в твоем несчастье.

Аист, будто не слыша, продолжал, вытянув голову, гоготать и переступать с ноги на ногу, кивая головой, распожившейся на длинной шее.

– Я схожу в магазин и куплю тебе хлеба. Подожди меня, не уходи никуда,– сказал аисту Михаил.

Он развернулся и пошел к расположенному рядом дачному поселку, надеясь отыскать продуктовую лавку. За спиной снова послышалось шипение. Михаил обернулся и увидел неожиданно приблизившийся почти вплотную к ноге раздвоенный клюв красного цвета с вертикальными расщелинами, предназначенными для прохода воздуха и возможности дышать, не раскрывая клюва. Ущипнуть человека за ногу птица, видимо, не решалась. Отойти она тоже не собиралась. Ее агрессия не исчезала.

– Скажи мне, что ты хочешь?– участливо спросил Михаил.

Аист продолжал на что– то жаловаться, не находя поддержки и понимания. Михаил развел руками.

– Извини, не понимаю,– сказал он.– Иногда я не понимаю людей, а ты хочешь, чтобы я понял птичий язык. Мы, двуногие, живущие рядом, не только не понимаем, но иногда не хотим понимать, о чем говорят собеседники. Представители различных наций, говорящие на разных языках, при желании могут понять многое. Когда люди объединяются, отыскиваются общие корни. Иногда помогает интуиция. Кто-то изъясняется жестами, кто-то переходит на язык танца или музыки… Но чаще всего, мы не стремимся понять друг друга. Очень хочется понять и помочь тебе, но я не имею такой возможности.

Михаил ушел в поисках магазина. Птица осталась на перекрестке, вышагивая по земле и редко хлопая крыльями, что не позволяло ей подняться в воздух. Михаил не поленился выйти на проезжую магистраль и подняться по склону к жилым домам. Блуждая по тенистым улочкам дачного поселка, он никак не мог обнаружить местонахождение продовольственного магазина, в существовании которого не сомневался. По улице проскользнул автомобиль, выехал на перекресток и скрылся за поворотом. Михаил поспешил за ним. Машина подъехала к одному из домов и остановилась. Михаил ускорил шаг по направлению к садовому участку. Из поддержанного «Форда» вышла элегантная дама и направилась к ажурной металлической калитке. Навстречу ей вышла улыбающаяся хозяйка. Подруги обнялись, расцеловались и остановились поболтать, обмениваясь новостями. Михаил приблизился к дамам.

– Извините, не подскажите, где находится продовольственный магазин?– спросил он вежливо.

– Я не разговариваю по-русски,– без акцента произнесла на чистом русском языке приехавшая мадам.

– Приехали,– подумалось Михаилу.

– Can you speak English? – чуть не вылетела фраза, выученная Михаилом в школьные годы и повторенная не менее ста раз.

Однажды Михаил , направляясь из Германии в Голландию, произнес эту фразу в электропоезде. Немка, сидевшая напротив него, выслушав вопрос, прозвучавший на ломанном английском, ответила, что знает английский и подсказала, как добраться до Маастрика. Сейчас, стоя перед этой националистически настроенной против русских латышкой, Михаилу не хотелось повторять заученную фразу. Вопрос не в том, сумеет ли стоящая напротив дама понять что-нибудь, услышав не совсем чистую английскую речь. Вполне вероятно, что она, забыв русский язык, на котором прекрасно изъяснялась месяц назад, уже успела выучить английский язык. Не в этом суть. К счастью или к несчастью, она не пыталась даже поговорить с Михаилом. Взрослые женщины играли в детскую игру типа «сегодня я с тобой не играю» и ждали, когда приезжий ретируется. На груди дамы, вышедшей из машины, висел значок больших размеров, гласивший:Еs runaju latviesu valoda! Вторая собеседница, полностью солидарная с подругой, стояла рядом, не произнося ни звука и не видя в упор этого случайно заблудившегося «krievsa». Птицы одного оперения, вспомнил Михаил, летают в одной стае. Искать булку хлеба ему уже расхотелось. Следовало развернуться и идти назад к птице, чтобы сообщить ей, что поиски магазина закончились безрезультатно. Он повернулся на сто восемьдесят градусов и за спиной услышал довольное голубиное воркование. Ласковая беседа обеих подруг, как ни в чем бывало, вновь потекла размеренно и гладко. Вот что значит находиться среди своих. Гостям, суетящимся на открытой веранде второго этажа, тоже не было никакого дела до нежданного прохожего. Вряд ли бы они стали говорить с ним не на государственном языке. Им хватало своих проблем. Михаил успокаивал себя тем, что прибыл в Латвию не к ним, а к Катерине, что слабо согревало душу. Он не торопился уходить и, опустив, как бык, голову, продолжал стоять в ожидании неизвестно чего. Он размышлял, что хозяину дома, отмечающему знатное событие, и веселящейся на веранде компании явно не хватает его, Михаила. Он нужен и всей республике, процветание которой начнется только после устранения языкового барьера. Невозможно наращивать обороты кораблю, движущемуся к намеченной цели, если одна треть его пассажиров находится за бортом. Зычный голос одного из гостей позвал маэстро. На его призыв, по мнению Михаила, мог откликнуться только один единственный человек. Михаил ожидал увидеть самого Раймонда Паулса. Вместо него в кресло, увитое гирляндами из дубовых веток, сел высокий мужчина с шевелюрой художника. Его усадили, поправили дубовый венок, заботливо возложенный на голову, и стали дружно подбрасывать кресло вверх вместе с седоком. Оказывается, в Латвии маэстро был не один. Их, маэстро, много.