Родион вообще любил это дело, но ради Лили постарался забыть о своем пристрастии к деревенской самогонке и городской водке и деликатно глотал «Агдам», «777» или «Солнцедар»: омерзительные напитки, так называемые крепленые вина, в торговой сети именуемые очень благородно – портвейном и вермутом. Народные названия их: «бормотуха», «чернила», «вермуть» и тому подобные – куда больше отвечали и качеству их, и внешнему виду, и цене.

В комнате теперь царила удивительная чистота, одеяла на сдвинутых кроватях были расправлены так, что не найдешь ни единой морщиночки, на посудной полке красовались вырезанные из бумаги салфеточки, и такие же салфетки Лиля всегда подкладывала под тарелки. Ничего, что эти тарелки были оббиты по краям, что разномастные вилки и ножи собирали, что называется, с миру по нитке: само присутствие красивой, изящной, аккуратной Лили облагораживало унылую общежитскую комнатенку и словно бы придавало удивительный вкус любой, даже самой просто пище.

Родион приучил Лилю есть картошку в «мундире» вместе с кожурой: эта привычка осталась у него с голодных военных лет, когда чистить картошку и тем более выбрасывать очистки было непозволительной роскошью.

Лиля «открывала» для себя эту новую, скудную жизнь с таким любопытством и терпением, словно попала в другой мир – но попала временно, на экскурсию. Родион иногда гадал, долго ли продлится эта «экскурсия», и ради самой же Лили надеялся, что любовь к ней отца одолеет его обиду. По идее, следовало уже жениться: ведь они, как говаривали в старину, жили во грехе, или в гражданском браке, как это называлось теперь… Родиона ужасно раздражало то, что он вынужден брать слова «жена», «супруга» и «тесть» в некие мысленные кавычки! Но были причины, по которым он пока не мог сделать предложение Лиле. Нежелание окончательно оскорбить «барина», как он про себя называл Говорова, было лишь одной из них. Но отнюдь не единственной… О второй причине – главной! – Родион не признался бы даже под пыткой и тайно мучился над тем, как бы эту самую причину устранить. Однако пока что ничего толкового в голову не приходило.

– Я чувствую, что сегодня будет лучший ужин в моей жизни, – балагурил он, разливая «Агдам» в щербатые кружки.

– И в моей тоже, – счастливо улыбнулась Лиля.

– Тост! – Родион вскочил, чуть не сшиб плечом посудную полку – и вдруг заметил на ней конверт.

Конверт был надписан настолько знакомым почерком, что ему стало нехорошо. Но еще хуже оказалось то, что конверт был вскрыт: старое письмо, им уже давно прочитанное. Письмо от той, которая вечно лезла не в свои дела и пыталась склеить то, что Родион считал давно и прочно разорванным.

Беда только, что так считал он один.

– Ах да, – сказала Лиля, – я сегодня прибиралась и нашла его там. – Она махнула рукой на стопку книг на подоконнике. – Просто переложила.

– Конечно, полюбопытствовала? – едко усмехнулся Родион, представив, какую гору вранья ему придется сейчас наворотить.

Однако Лиля возмущенно подняла брови:

– За кого ты меня принимаешь? Я ни за что не стала бы читать чужие письма! Тем более от матери!

От матери?! А, ну да: на конверте в графе отправителя написано с трогательной ошибкой: «От Камышовой Веры Кондратьевны»…

Да ладно, главное, что Лиля не сунула нос в конверт, а думать – пусть думает все, что хочет!

– Ну, не будем из-за этого ссориться, – примирительно улыбнулся Родион и торжественно провозгласил: – За лучшую… нет, за самую лучшую хозяйку в мире!

Лиля, конечно, осталась довольна и даже пригубила приторно-сладкие «чернила».

Родион с удовольствием выпил до дна.

В это время в дверь постучали.

– Кто? – небрежно отозвался Родион, без особого, впрочем, беспокойства: явно опять соседи пришли чем-нибудь разодолжиться.

Однако из коридора раздалось грозное:

– Камышев, открывайте! Ребята! Проверка общежития!

Родион панически передал Лиле бутылку:

– Под стол, под стол!

– Кто это? – испуганно прошептала Лиля.

Впрочем, из коридора уже ответили:

– Комендант общежития! И декан ваш здесь!

Родион сделал Лиле страшные глаза и покорно открыл дверь. Лиля суетливо поправила воротничок блузки, одернула юбку.

Вошли двое.

Комендант общежития – женщина – отличалась необыкновенной толщиной. Стоявшего за ее широкой спиной мужчину в строгом костюме и очках разглядеть оказалось нелегко, насколько он был худ.

– Здрасьте, – пролепетала Лиля.

Комендантша, конечно, все студенческие уловки знала наизусть. Первым делом она взяла кружку Родиона и понюхала. Ехидная улыбка искривила ее губы:

– Так-так… нарушаем! – И обернулась к декану: – Вот, Александр Валерьевич, полюбуйтесь! Винцо попивают, кровати сдвинули… Ну и девки нынче пошли, а? Лезут и лезут! Мы их гоним, а они обратно! И в окно! И по пожарной лестнице! Ну чисто эквилибристы!

Лиля зажала рот рукой. Декан смотрел на нее с таким презрением! Больше всего она боялась, что у нее сейчас спросят фамилию и факультет. Тогда вся эта история дойдет до отца… И что он устроит, даже вообразить невозможно!

– А одна даже с крыши сползала! – продолжала разоряться комендантша. – Ни стыда, ни чести девичьей – ничего! Так кто ж вас замуж-то возьмет, а?!

– Камышев! – укоризненно протянул декан. – Я от вас такого не ожидал! Серьезный молодой человек. Спортсмен, общественник, комсомолец – и вдруг такое. Аморальное поведение!

– Подождите, Александр Валерьевич! – возмутился Родион. – Ну какое аморальное поведение? Это моя жена!

Комендантша расхохоталась:

– Докýмент покажь!

Понятно, какой «докýмент» ей был нужен. Свидетельство о браке!

Лиля опустила глаза. Хоть бы не потребовали паспорт! Тогда позору не оберешься!

Родион обреченно вздохнул:

– Нет докýмента.

– Тогда, жена, на выход! – приказала комендантша. – Там еще две такие «жены» дожидаются!

Лиля вскочила, схватила пальто и выбежала в коридор. Родион кинулся следом, бросив комендантше:

– Эх, вы!

Та только плечами пожала:

– Ну что, Александр Валерьевич? Есть еще два сигнала. Пройдемте?

Декан посмотрел на часы, недовольно пожал плечами, но все же кивнул.

А Лиля и Родион сидели в обнимку на скамейке. Лилю так и трясло.

– Замерзла? – спросил Родион, дыханием отогревая ее пальцы.

– Н-нет, – простучала она зубами, – это от стыда, наверное! Эта женщина и декан… они так смотрели на меня!

Родион только и мог, что обнимал ее, снова и снова целовал в висок.