— Поцелуй меня в плечо, Элий, — шепнула Легация. — Это допускается, ведь так?

Элий коснулся губами ее кожи, и она вздрогнула и отпрянула. Невинный, казалось бы, поцелуй вызвал жгучее взаимное желание. Летти оправила руками тонкую ткань платья на коленях. Элий провел ладонью по ее бедру. Однажды она принадлежала ему. Он был тогда болен, в полубреду, она — безумна. Это так походило на любовь.

— Элий, твоя ладонь прожжет мне платье, — шепнула она.

Он убрал руку. Но не слишком поспешно. Подавали запеченного угря и миноги. Летти попросила вновь наполнить ее бокал. Виночерпий в венке из белых роз тут же выполнил просьбу. Когда Элий поднял голову, то увидел, что бокал Летиции наполняет Квинт. При этом пройдоха успел выразительно подмигнуть Элию.

— Когда можно будет встать? — спросила Летти.

— Когда подадут десерт.

Уже темнело. Копии кариатид, искусно подсвеченные, выделялись на фоне почти черной листвы. И их отражения, колеблясь, плыли на поверхности канала. На противоположной стороне под полукружьями воздушных арок застыли мраморные Минерва и Меркурий, наблюдая с равнодушием богов за безумствами людей.

«Морской театр» окружен тройным кольцом — водой, колоннадой, каменной стеной. Внутрь попадали по узенькому мостику. Островок был не только местом отдыха, но и маленькой крепостью. Здесь можно отгородиться от мира и вообразить, что за стеною и колоннами не осталось ничего. Только Хаос. Из которого родились черный мрак, Эреб, и всепобеждающий Эрос. Элий провел Летти во внутренний садик крошечной островной виллы. Восемь колонн ионического ордера образовывали четырехугольник, стороны которого плавно выгибались к центру. В углах садика — копии греческих скульптур. В центре дворика мраморная обнаженная Нимфа выливала воду из кувшина. Десять лет назад фонтан, как и всю виллу на острове, реставрировали. Именно тогда возле фонтана вновь поставили ложе. Летти упала на него и раскинула руки. Элий остановился у изголовья. Она видела его опрокинутое лицо. Черное небо над головой было чашей фонтана, а лицо Элия — отражением в этой чаше. Иногда кажется, что достаточно перевернуть мир, чтобы его понять.

Ее чувство к Элию похоже на восторг дитяти при виде красивой игрушки. Но разве Элий — игрушка? Что вообще она знает о нем? Так ли душа его блестяща, как издали вообразил ребенок? Ребенок, который быстро взрослеет. За это лето она прожила десять лет. Осень состарит ее еще на добрый десяток, и она сделается душой умудреннее Элия, хотя внешне останется молодой.

— Мы все-таки убежали от них, — она засмеялась. Но уже почти через силу.

— Тебе не стоит пить. Ты еще маленькая девочка.

— Мне скоро пятнадцать. Я не ношу детскую буллу.

— Хорошо, ты — взрослая, — уступил он. — И ты пророчица. Но, Летти, девочка моя, если бы ты знала только, что сейчас происходит в мире.

— А я знаю, — ответила она с уверенностью, которую дают неполные пятнадцать лет и необычный талант. Она смахнула ладошкой слезы и вновь улыбнулась. — Все скоро рухнет. Все-все. То, к чему привыкли. Ничего не останется. — Она произнесла это так легко. Подумаешь — рухнет мир. Это не так уж и страшно. Гораздо страшнее то, что Элий ее не любит.

У него сжалось сердце. Опасность рядом, и в тоже время почти не ощутима. К ней надо повернуться лицом, но не знаешь, где она. Остальным проще, они не слышат, не видят, они предаются наслаждениям. Рим веселится так, как давно не веселился. Разве что тысячу лет назад, на пороге своей гибели. В тот раз вмешались боги. А сейчас? Пожелают ли они снова помочь? Нужен ли им Рим? Нужен ли он вообще кому-то? Миллионам, живущим в пределах Империи, полагается отвечать «да». Но речь не о них. О ком-то другом.

— Мы с бабушкой объездили полмира. Я была в Афинах и Александрии, в Тимугади. и Антиохии, — хвасталась она.

— А в Месопотамии?

— В Нисибисе. Была еще где-то, но где — не помню.

Нисибис… Сивиллины книги говорили о Нисибисе. Стоик во всем должен видеть скрытый смысл, указания всесильного Фатума. Значит, Нисибис упомянут Летицией не случайно.

— Ты помнишь Нисибис? Она на мгновение задумалась:

— Помню, но весьма смутно. Кирпичные зубчатые стены. Там было очень жарко. Бабушка купила ковер, который лежит теперь в моей спальне. Поэтому я и запомнила, что была в Нисибисе.

— Представь Нисибис. Представь его зубчатые стены. Там должны быть какие-то новые укрепления. Каковы они? Это очень важно… Представь будущее…

Она закрыла глаза и тут же вскрикнула от непритворного испуга.

— Что случилось?

— Я видела… — прошептала она, запинаясь. — Руины. Город, сожженный дотла. Одни остовы зданий. Нет, не так. Кусок стены, черный, обгорелый, с провалами окон. Один этот кусок, и больше ничего. Земля вся взрыта, а вокруг только камни и пепел, один черный пепел…

Он наклонился над ней, стиснул ее плечи. Но в его жесте не было ничего чувственного.

— Это точно Нисибис?

— Не знаю. Никто бы не узнал город, если бы и захотел.

— А стена? Укрепления? Ты видела новые укрепления?

Она отрицательно покачала головой.

Что это? Магия? Гнев неведомых чужих богов? Или нечто похуже? Удар молнии, выпущенный из перуна Юпитера, испепелил дом Марка Габиния. Но даже перун царя богов не может уничтожить целый город. Неужели людям на низкорослых лошадках под силу такое? Элий на мгновение возненавидел Летицию за этот черный сожженный город, который он так отчетливо увидел ее глазами. Как будто она тоже была виновата в катастрофе. Как и он. Как все.

— Невозможно, — сказал Элий вслух, проверяя силу этого слова. Но не ощутил его веса. Пустота. Колебание воздуха.

— Значит, ты позвал меня сюда, чтобы я раскрыла тебе будущее? — Голос Летиции задрожал от обиды. — Ты все время думаешь о своих важных государственных делах. Даже когда со мной здесь наедине! — Она вдруг заплакала. Легко, по-детски, как прежде смеялась. — Я знаю, ты презираешь меня, считаешь развратной, потому что я легла с тобой в постель!.Потому что сама попросила об этом! Да, я шлюха! Я целую твой портрет и ласкаю себя и воображаю, что занимаюсь с тобой любовью. Я не могу ни о чем думать — только о тебе. Каждую минуту, каждую секунду. Сижу одна в комнате и шепчу: «Элий, Элий…» Я просто-напросто сошла с ума. Только и всего! — Она не знала, что заставило ее признаться в подобном. Ей хотелось вывернуться наизнанку, лишь бы приблизиться к нему.

Элий не знал, что ответить.

— Мы должны быть рядом, чтобы было не так страшно. — Это все, что он мог сказать.

— Рядом или вместе?

Он обнял ее за плечи, привлек к себе. Она прижалась к нему так порывисто, что повалила на ложе, будто собиралась устроить веселую детскую возню. Ребенок, совсем еще ребенок.

— Почему ты ко мне так относишься, а? Почему? Он хотел ответить шутливо и не смог. Вместо ответа положил ее ладонь себе на грудь. Хотел сказать что-нибудь нежное. Сказать нетрудно. А слова обрадуют Летти, как погремушка ребенка. Но напрасно он набирал раз за разом в легкие воздух — произнести не мог ни звука, только губы беззвучно шевелились.