– Дай мне! – требовательно сказал щуплый человек и, не дожидаясь, пока ему протянут мундштук, сам выхватил его из рук своего товарища. Жадно втянул в себя дым, закашлял, чахлая грудь под распахнувшимся грязным халатом дрожала и тряслась. Сейд оплатил кальян с гашишем для этого базарного рассказчика, надеясь у него выяснить слухи и разговоры о собравшихся в Иерусалиме имамах. Устад был уже не молод, но и на старика не был похож. «Маленькая собака – всегда щенок», – вспомнил Сейд слова Учителя, в очередной раз убеждаясь в мудрости Муаллима. Устад-рассказчик был словно живым доказательством тому. Мелкий, щуплый, он был бы похож на подростка, если бы не его глаза. Даже дым гашиша не заставил этот взгляд черных, жестких, окруженных сеткой морщин на узком, скуластом лице глаз, смотреть менее пронзительно. «Глаза злого старика», – отметил про себя Сейд, устраиваясь удобнее на набитых соломой матрасах, которыми был покрыт глиняный пол духана. Мальчик-гул принес две пиалы с шербетом, с поклоном взял деньги и отошел, прихрамывая. Духанщик в дальнем углу забивал кальян для очередного посетителя, бросая подозрительные взгляды в сторону пьяного христианина, курившего гашиш и при этом пьющего ар’ак, очень крепкий и хмельной напиток арабов, распространенный среди самых отъявленных пьянчуг.

Сейд подмечал всё, что происходило вокруг, стараясь не упустить ни одной детали из окружающей обстановки. Глупая ухмылка на лице христианина, грязное ругательство, брошенное посетителем вослед хромающему мальчику-гулу, приглушенный рык духанщика, обжегшегося углем, упавшим на его босую ногу с жаровни... Не сложнее, чем запомнить количество листков на кусте, сколько муравьев проползло по согретому солнцем камню, узор облаков над горным пиком Аламута во время учебных занятий, на которых птенцы Орлиного Гнезда тренировали свою память и наблюдательность... Муаллим говорил: «Всё, что тебя окружает, может стать тебе врагом, но может быть и союзником. Главное – знать, ЧТО тебя окружает, и тогда ты сможешь это использовать!»

– Ты пытаешься меня использовать! – вдруг сказал устад-рассказчик, выпустив клуб дыма. – Никто и никого не станет угощать гашишем просто так. Тебе от меня что-то нужно.

– Всем и ото всех что-то нужно! – ответил Сейд.

– И что нужно тебе от меня? – Устад посмотрел на Сейда – как выстрелил арбалетными болтами своих черных глаз.

– А что может быть нужно от базарного рассказчика страннику, пришедшему в Иерусалим? Рассказ о новостях! Что происходит в городе, кто приехал, кто уехал... Всё, что интересно самому рассказчику, – достойно и моего слуха!

– Рассказчику интересны деньги. Рассказ стоит денег, тут ты одним гашишем со мной не рассчитаешься. – Устад выдохнул еще одно облако дыма и словно потерялся в созданном им же тумане. Уже из тумана выплыл голос: – У странника есть деньги для рассказчика?

– Всё зависит от рассказа. Гашиш – в подарок, и чтобы не было обидно за потраченное на беседу время, если рассказ окажется недостойным денег. Но если твои новости будут хороши – бахшиш причитается.

– Для такого молодого человека ты слишком хорошо торгуешься! Уж не купец ли ты? – Еще один острый взгляд вырвался из тумана и встретился с глазами Сейда. Сейд глаз не отводил – он вообще не умел этого делать. Спокойным голосом проговорил:

– Я сын мусульманина-купца из Триполи, отправленный отцом узнать кое-что для торговли... Но пока что я рассказываю, а денег за свой рассказ я с тебя уж верно не получу. Может, вспомним, кто из нас хочет деньги за свои рассказы, а кто готов их платить?

– Х-хе! Ты будешь хорошим купцом, юноша, и твой отец сможет гордиться тобой. – Устад льстиво рассмеялся, и смех его рисовал в закопченном воздухе духана узоры клубами дурманящего дыма. – Ну, если ты купец, то я знаю хорошую новость, за которую не жалко будет заплатить деньги. Скоро караванные пути на Иерусалим будут совершенно безопасны и купцы смогут спокойно отправлять свои караваны, не тратя сумасшедших денег на мзду грабителям и на охрану наемникам.

– И почему это должно случиться? Крестоносцы вдруг покинут эти земли, а кланы бедави все разом и вмиг обретут святость и перестанут заниматься грабежом? – Сейд добавил в свой голос немного желчи – слишком много сладкого было в голосе у рассказчика... прямо как в шербете.

– У тебя острый язык, парень, но поверь старому рассказчику, торгующему слухами и историями, – я не пытаюсь дать торговому человеку надежду на чудо. – В голосе рассказчика появилась сухость. Ему явно не понравилось недоверие, проявленное молодым купцом.

– И правильно делаешь. Купцы не торгуют чудесами, этот базарный ряд занят святыми, имамами и монахами христиан. Нам нужно что-то посущественнее надежды. Нам нужно то, за что мы будем готовы платить. – Сейд звякнул монетками в кошельке. Глаза устада вновь вынырнули из тумана, оценивающе посмотрели на кошелек, удовлетворенно моргнули.

– Вам нужна уверенность. И за нее вы готовы платить всегда. У меня есть такой товар для тебя, сын купца из Триполи. Ведь если ты оттуда и если твой отец – из богатых мусульман, то ты должен знать, что именно купцы отправили имама вашего джемаата сюда, в Иерусалим, чтобы заключить договор с королем. Союз, который принесет всем мир, и спокойствие. Мусульманские и христианские караваны смогут спокойно ходить по своим торговым путям. Но тебя отправили для другого. Наверняка твой отец и другие купцы из Триполи хотят быть уверенными, что их имам говорит правду и что сюда прибудут и другие лидеры джемаатов. – Рассказчик испытующе взглянул на Сейда. «Удачно получилось... прав был Муаллим – люди сами придумают для тебя продолжение твоей лжи, дай им только правдоподобное начало...» – радостно подумал Сейд и, кивнув устаду, осторожно проговорил:

– Никто не хочет, чтобы его называли предателем. Сторонники Праведника Веры не одобряют этот союз...

– И мусульмане в Триполи хотят быть уверенными, что предателями Льва Пустыни станут ВСЕ... чтобы потом никто никого не мог обвинить... Этот рассказ тебе будет дорого стоить, юноша! Придется растрясти кошелек, данный тебе отцом...

– Пока что я не услышал ничего такого, чего не знал бы сам, выходя в дорогу! – жестко прервал рассказчика Сейд. – Ты лишь показал, что знаешь, какой товар меня интересует. Но самого товара я еще в твоей лавке не увидел!..

– Не торопись, юноша! Сейчас я вытащу его из-за прилавка и разложу перед твоими очами, как самый дорогой ковер, как россыпь драгоценностей, как яства на скатерти харчевни поприличнее, чем эта дыра. Ибо сказал бы поэт:

И шелк, и яхонт, и скакун прекрасный,

И девы, стройной станом, – их цена

Лишь половина от цены их красной.

Тем, как подашь, удвоится она.

Устад зажмурился, явно довольный своей поэтической импровизацией. Сейд потянулся к мундштуку кальяна, мягко, но уверенно взял его из рук рассказчика, вдохнул дурмана и, выдыхая мелкими кольцами дым, проговорил:

– На что другой поэт мог бы ответить: