Я вскакиваю как ошпаренный.

Добегаю до ванной как раз вовремя.

Меня рвет.

Облегчив желудок и душу, спускаю воду.

Потом долго и тщательно умываюсь. Потом закрываю дверь на замок и сажусь на пол, долго сижу в ванной на полу, обхватив голову руками. Очень долго.

Обхватив голову руками.

И в конце концов… мне удается заплакать.

Тихонько. Тихо-тихо, как осенний мелкий дождичек. Воспитанные мальчики не плачут громко.

Я плачу совсем тихо.

Я плачу.

Обхватив голову руками.

Я возвращаюсь домой с небольшим пакетом в руках. Мой маленький пакетик… моя маленькая тайна. Еще бы не тайна! Иду и думаю, до чего же это будет интересно…

Сегодня утром Беатрис попросила меня сходить в наш книжный и посмотреть, остались ли в продаже ее «Писи-каки». Да, остались. И было так странно увидеть в общественном месте такую знакомую книжку, ту самую, что лежит на тумбочке у постели Марион, ту, при создании которой я присутствовал.

Продавцу показалось, что «Писи-каки» меня заинтересовали, и я смутился. И сказал: «Нет-нет, я только посмотреть…» Он подумал, что я сомневаюсь, покупать ли, и поспешил сообщить, что, по его мнению, колебаться не стоит: «Знаете, эта книжка больше нравится родителям, чем детям». Я с серьезным видом кивнул и поставил «Писи-каки» на место.

Отойдя, я стал разглядывать полки, делая вид, будто ищу какую-то книгу, — отвлекающий маневр, который позволит потом незаметно выйти. Мне всегда неловко выполнять подобные поручения, Беатрис просто не понимает, чего мне это стоит, ни на минуту не хочет об этом задуматься. Но мысль об отказе мне и в голову не пришла, только сейчас об этом подумал! Согласился машинально, автоматически. А теперь, когда пытаюсь улизнуть, на себя же и злюсь: надо было сказать «нет». Нет, иди сама или попроси кого-нибудь еще. Например, свою милую Одиль…

В аптеке тренировки идут успешно, я учусь говорить «нет». Трезво обдумываю просьбу и, если она кажется мне чрезмерной, вежливо отказываю. Сначала коллеги удивлялись, но постепенно привыкли и все реже считают меня простаком. Странно, что такой элементарный совет Эме приносит-таки плоды. Попробовал из чистого любопытства — посмотреть, что будет. Ну и увидел…

Зато дома…

Дома, посеяв «нет», я пожинаю слезы, крики и нервные срывы.

Вот потому-то я не задумываясь сказал Беатрис «да». А сейчас, в книжном магазине, понимаю, что, сразу же согласившись, я избежал скандала. И угроз — вечно одних и тех же.

Стою посреди книжного магазина, думаю обо всем этом, скольжу взглядом по полкам… А продавец уже спешит мне на помощь:

— Вы что-то ищете?

Меня застают врасплох. Посреди моих раздумий. Меня раздирают противоречия, и тут меня застают врасплох… Короче, я попался.

— Плутарха.

Надо же было что-то ответить.

Продавец начинает хлопотать, суетиться, наконец встает на колени и шарит на нижней полке. Если Плутарх стоит там, в этом есть что-то символическое, правда, не знаю что. И мне некогда об этом думать.

— Вот! Одна книжка еще осталась.

Продавец встает и протягивает мне книгу. Маленькую, элегантную, но с жестким названием: «Порок и добродетель».

— Возьмете?

— Да!

Понимаю, что произнес это «да» странным образом, охотно и радостно. Обычно я так не говорю. Вспоминаю Беатрис. Мне ее жалко: мои обычные «да» такие покорные, со сдержанным вздохом, я соглашаюсь по воле рока… мои «да» всегда безрадостны.

Ну а сейчас я возвращаюсь домой с пакетиком в руке, веселый, как мальчишка, тайком забежавший в кондитерскую, — в моей покупке есть оттенок вызова, мятежа, сам не пойму какой, но есть. Дома сразу же кладу лакомство на отведенную мне половину кровати — это на вечер.

— A-а, ты пришел? Мог бы и поздороваться!

Подхожу к жене и целую ее в лоб. А по пути хватаю маленькую разбойницу, которая искоса следит за мной. Поднимаю ее к потолку: «Вот она, Ма-ри-он, вот она, марионетка, вот она летит, вот она под потолком…»

Я пою плохо, но ей все равно нравится моя песенка, звучно чмокаю дочку и осторожно опускаю на пол.

— Бенжамен… Что ж ты даже на меня и не взглянешь, придя домой! Одна Марион в счет, но я ведь тоже существую!

— Тоже хочешь к потолку?

Глупость сморозил. Не надо было этого говорить.

— К потолку? Я предпочла бы к небу, если хочешь знать. А из всех небес предпочла бы седьмое. Ну так как? Будет у нас свидание сегодня вечером?

Я смотрю на букет, стоящий на буфете. Прелестные цветочки, чудесные оттенки…

— Может, ты опять нездоров? Что на этот раз болит? Голова или живот?

Правда, до чего же красивые цветы. Очень, очень красивые. Снимаю шляпу перед цветочником. Не устаю ими любоваться. И вдруг чувствую близость к природе. Хочется бродить по лесу, собирать полевые цветы, слушать птиц…

— Если у тебя что-нибудь болит, скажи. Ну? Что у тебя болит?

И листья вокруг букета тоже очень мне нравятся: такие свежие, весенние…

— Бенжамен, я с тобой разговариваю!

— Да… Я засмотрелся на цветы… красивый букет.

— Ты не поверишь — цветы прислал Мартен…

Отчего же — поверю.

— Говорит, ему было так у меня хорошо…

И снова верю.

— Ему хотелось отблагодарить. Кажется, он очень рад, что будет со мной работать…

Все еще верю.

— Понимаешь, этот букет — он просто из вежливости, такой знак внимания. Мартен ведь очень хорошо воспитан…

А вот теперь не верю.

— Бенжамен, пока я схожу за Марион, ты, если не очень плохо себя чувствуешь…

— За Марион? Да она же дома! Только что пошла в детскую!

— Ах да! Господи, совсем потеряла голову со всем этим…

С чем — с этим? С цветами? С художником?

— Конечно же, она дома: ты бросаешься к ней, давай я тебя поцелую, давай я тебя приласкаю. А на меня ноль внимания, я для тебя как мебель! Мне необходимо твое внимание. Но у тебя его хватает только для Марион!

Ну и пусть букет подарил недобритый и недоделанный художник, цветы ведь все равно хорошие…

— Да ответь же мне наконец! Уверена, Марион бы ты сразу ответил!

— Беа…

— И не смей называть меня Беа! Ненавижу это имя, сто раз тебе говорила! Беаааа, беаааа… Как баран блеет. Я что, по-твоему, похожа на барана?