Мун замерла, глядя на Пауля. Темень ей мешала оценить ситуацию детально. Будь у неё магическое зрение, она бы увидела все, каждую точку на его лице, каждую морщинку на напряженном лбу, а теперь…

Что ему тут было нужно — рядом с комнатой, в которой спали две девушки? Неужели все-таки и Пауль из тех похотливых ублюдков, которые не могут держать себя в своих руках и обходиться этим?

Ну, если так — то это отчасти хорошо, ведь застигнутый на месте преступления, даже еще не случившийся преступник, мог и переборщить… Скажем, убить чужую рабыню… Избавить Сальвадор от необходимости и дальше жить этой мерзкой жизнью.

Ну же, Пауль, тебе же зачем-то нужны эти мощные руки и медвежий разворот плеч, так? Рабыня тощая, что стоит свернуть ей шею?

Он не шевелился. И вообще — на нем не было его доспеха. Только подвязанные под коленями короткие мешковатые штаны из синего, выгоревшего до тусклой серости, сукна. Такое ощущение, что Пауль ни с того, ни с сего вскочил с постели и примчался сюда. Сунув за пояс штанов первый попавшийся под руку кривой кинжал в кожаных ножнах.

Ох-х…

Мун шагнула вперед, за циновку, на шаг ближе к смертному. Скрестила руки на груди.

— Я тебя разбудила? — шепотом спросила она, пытливо разглядывая Пауля.

Он качнул головой, молча, утвердительно.

— Я так громко кричала?

— Я чутко сплю, — Пауль поморщился, — ночи в пустыне и без зачарованного оружия очень тренируют бдительность. Не хочется же, чтобы голодные духи тебя сожрали, пока ты спишь. Так что разбудить меня можно и меньшим.

И все это время он стоял тут? То ли потому что, когда Падме разбудила Мун, — исчезла причина заходить, то ли потому что Пауль все-таки понимал, что на женскую территорию ему нельзя без разрешения хозяина дома. И все-таки, был тут… Даже при том, что одним своим вторжением мог нарушить данный Аману-Эльясу обет.

— Извини, я…

— Я слышал про то, что тебя одерживают духи, — тихо произнес Пауль, — я думал, может, к вам змея заползла. С духами я не помощник, особенно если они твой разум одолевали.

— Я больше не буду кричать, — терпеливо сообщила Мун, — раз ночь сегодня такая, спать не лягу, досижу до рассвета и пойду домой.

Это вроде как должно было положить конец этому разговору, смертный должен был уже успокоиться и пойти лечь спать, а он не двинулся с места ни на палец.

Она не успела ничего сказать, смертный чуть вздохнул, потом качнул подбородком, будто что-то отрицая — кажется, сам он был сильно загружен какими-то мыслями, с которыми вел беззвучный спор.

— Если ты хочешь, можем пересидеть до рассвета вместе, — он говорил так медленно, что любая черепаха дала бы ему фору в скорости.

— Пауль… — Она уже готова была послать его к шайтану, потому что он совершенно игнорировал традиции и правила пустынников, но Пауль опустил ей ладонь на плечо. Тяжелую ладонь.

— Я знаю, у вас так не принято, — тихо возразил он, перебивая Мун, — но я тебе вреда не причиню, могу слово дать.

Ну, скажем честно, имевшейся в её распоряжении магической искры на полноценный волшебный обет бы не хватило, но жест она оценила. Не могла не оценить.

— Пауль, тебе зачем это все? — пытливо поинтересовалась Мун, разглядывая мужчину.

— Я очень сомневаюсь, что смогу насладиться сном, зная, что ты тут уснуть не можешь, — Пауль пожал плечами, — поэтому… Раздели со мной хлеб, красивая, перекусим, поговорим… А там, глядишь, и рассвет будет, провожу тебя до дома.

Настырный какой, этот неуемный смертный… Но Пауль так сформулировал свою просьбу, что вроде как совсем не хорошо отвергать её. Предложение разделить хлеб было твердым предложением дружбы. Будь Пауль пустынником, отказ мог его обидеть до кровавой вражды, но даже чужака оскорблять было некрасиво. Да и не было у неё повода ему отказывать.

Интересно.

Очень интересно.

Здесь и сейчас он, может быть, и не искусится, а если они наедине останутся — может, все-таки да?

На ней ведь магический пояс верности, как на всякой рабыне, которой могла быть суждена судьба наложницы. Вздумай она разделить с мужчиной ложе — магия попросту её убьет, но если она не будет согласна это ложе с мужчиной делить…

Тогда она все-таки получит свою победу в пари. Кто его знает, может, на этом рассвете, она уже смоет кровью Эльяса собственную злость?

— Хорошо, Пауль, давай разделим хлеб и время до рассвета пополам, — задумчиво кивнула Мун, — я буду благодарна, если ты скрасишь мою скуку.

Для своих гостей Эльяс старался больше, чем для прислуги. Комнату Паулю он выделил большую, в два раза больше, чем комната Падме. А еще тут был балкончик, куда они и выбрались в компании хлеба и фляжки с водой.

Пауль “разочаровал” Сальвадор снова. Он не двигался в сомнительную сторону вообще никак, ни единой мышцей, будто даже не думал, а ведь думал, это было заметно даже без провидческой силы духа. У этого конкретного смертного все чувства были написаны на его излишне болтливом лице.

И это его демонстративное равнодушие было то ли обидно, то ли просто странно. И так хотелось, так заманчиво было чуть подтолкнуть его в нужную сторону, вот только с учетом её цели — искушать нельзя было вообще ничем. Никаких авансов, никаких намеков. Смертный должен искуситься самостоятельно. Иначе бы в пари она проиграла.

— Ты обиделась на меня вчера из-за того, что я сказал про Сальвадор? — тихо спросил Пауль, отламывая от хлеба кусок и протягивая его Мун.

Превеликая Шии-Ра, он все еще переживал об этом?

— Нет, — Мун качнула головой, — не из-за этого.

— А из-за чего?

Да не из-за чего.

Она не обижалась на смертного, что не понимал её промысла и долга. Это было сложно для смертного и для мужчины.

Она злилась на Ворона, который вынудил её остаться у него в гостях на ночь, да еще и взял с гостя обет, заверив его именем себя любимого. Ведь в пустыне была добрая сотня богов и духов, которые могли спросить с нарушителя клятвы. Нет же, Эль назвал только три имени. И почему у неё было ощущение, что её имя он назвал нарочно? Что он знал про Пауля, чего не знала Мун?

— Пауль, это твое право — не любить Сальвадор, — девушка произнесла это спокойно, сминая хлебный мякиш в пальцах и скатывая его в маленький шарик, — мне нет смысла заставлять тебя в неё верить, её любить, ей поклоняться.

— Женщины пустыни чтят её, — с отстраненной горечью вздохнул Пауль, — я понимаю. Вас мало кто уважает, и без её защиты и суда — будут уважать еще меньше. В пустыне прав сильный. Увы, это не самый справедливый закон.

Забавно было слышать такое от мужчины. Хотя… Иные юнцы и рассуждали так, трогая сердца израненных и слабых девушек. Это же самый верный способ задурить несчастной голову — наобещать ей, что именно ты защитишь её от тяжелой жизни. Обычно такие болтуны потом оказывались точно такими же тиранами, изменниками и предателями, как и те, кто сразу после свадьбы “воспитывал” жену при помощи плетки.