косметики она готовится ко сну, заплетает волосы, готовит свежий кофе для меня и чай на ночь для себя, а потом до хрипоты кричит на телевизор. Ей хватает причин для возмущений: беспорядки, митинги, ежечасные заметки об Урсуле, Малефисенте и Джеймсе, требование к гражданам Шрама немедленно связаться с властями, если у них появится какая-нибудь информация. Джия едва не плюётся всякий раз, когда на экране появляется Кайл Аттенборо. Какова бы ни была причина её гнева, я просыпаюсь под её комментарии как под будильник. Но сегодня в голосе тёти слышится странная тревога, достаточная, чтобы я вскочила с кровати и побежала в гостиную, напряжённая и готовая к битве.

Это не обычные возмущённые ругательства Джии.

– Феи-крёстные! – говорит она так, словно ей не хватает воздуха. – Палочки волшебные!

– В чём дело, Джи? – Я встала слишком быстро и теперь нахожусь на грани обморока, пытаясь сфокусировать взгляд на комнате и с трудом держась на ногах. – Ты меня пугаешь.

Джия одета в пижаму для сна, на ней очки в роговой оправе, кожа блестит от сывороток и кремов. Тётя бросает на меня быстрый взгляд, а затем снова поворачивается к телевизору.

– Это во всех новостях!

– Что?

Джия косится на то, как я плетусь на кухню, одним глазом поглядывая в телевизор, и наливаю себе кофе, а затем бросаю туда пару чайных ложек сахара. Сегодня день сладкого.

Репортёр на экране что-то говорит возле здания суда Королевского города в Центре, окружённый другими журналистами. Все заняты одним и тем же. Последнюю неделю это было каждый день, и тут нет ничего нового. Моё внимание привлекает другое. В нижней части экрана бежит строка с яркими, жирными буквами:

Калеб Ротко сбежал / все в опасности / оставайтесь дома /

заприте двери / бойтесь злодеев.

Я опускаюсь на стул за обеденным столом и стараюсь, насколько возможно, сохранять невозмутимое выражение лица.

– Ты можешь в это поверить? – говорит Джия. – Он просто исчез! Пуф!

– Он... – Мой голос дрожит, и я сжимаю запястье, чтобы успокоиться. – Он Исчезнувший?

– Нет! – Джия ёрзает на диване. – Его выпустила какая-то женщина. Есть даже видеозапись. Я уверена, её снова покажут.

Моё сердце начинает биться быстрее. Оно стучит о грудную клетку, и я делаю ещё один глоток кофе. Я не знаю, что делать. Много людей видели меня вчера, и это только вопрос времени, когда меня схватят. Наверное, я оставила дверь в камеру открытой. Я даже не помню, как запирала её ключ-картой. Я так паниковала из-за сирены, что почти ничего не помню, кроме того, как переоделась рядом с мусорным баком. Я наполняю лёгкие воздухом и опустошаю их до конца, пытаясь думать.

Репортёр продолжает что-то говорить, и когда я думаю, что она уже не заткнётся, на экране появляются зернистые кадры с камер наблюдения, снятые прошлой ночью. Женщина в кожаной одежде идёт по коридору мимо камеры Калеба Ротко. Лица не видно, но у неё длинные вьющиеся огненно-рыжие волосы, и от того, как она идёт – нет, крадётся, – у меня по рукам бегут мурашки.

– Кто это, чёрт возьми? – спрашиваю я.

– Её назвали Красной Королевой, – говорит Джия. – Видишь корону на куртке?

И правда, на спине её красной кожаной куртки я смутно вижу золотое тиснение. Всё в этой женщине пугает меня: то, как она прижимается к стене коридора, как какой-то паук, вместо того чтобы идти нормально; то, как её куртка корсетом облегает тело, подчёркивая необычно тонкую талию; то, как она вытягивает руки. Калеб Ротко поднимается ей навстречу, обнимает, словно старого друга, и послушно выходит за ней из камеры, как ребёнок за Крысоловом.

– Подожди, подожди, что она только что сказала? – спрашиваю я, быстро моргая.

– Что?

– Насчёт времени. Репортёр. Что она сказала?

Джия отрывается от своего чая, нахмурив брови.

– Временная метка показывает, что та женщина появилась в его камере чуть раньше семи вечера? А что?

Занятия аквааэробикой закончились в семь. Сирена завыла в семь. Никакой Красной Королевы в камере не было. Там была я. Но я была одета по-другому, я была в форме, и Калеб определённо не пошёл за мной, как за ней. Он сидел на полу, когда я уходила.

– Они уверены?

– Это указано прямо в углу Записи. – Джия перематывает новости и ставит их на паузу, когда Безумный Шляпник и Красная Королева выходят из камеры. – Шесть пятьдесят семь. А что?

– Ничего. Просто уточняю. Похоже, они выбрали лучшее время для побега. Не полночь или что-то в этом роде.

В то время сирена вызвала полный хаос. Все побежали в Шрам из-за драк, которые вспыхнули после вчерашнего митинга. Скорее всего, никто не обращал внимания ни на тюрьму, ни на ключ ещё несколько часов, и даже с включённой сиреной Калеб, вероятно, сбежал без особых проблем.

Но это не объясняет, как та женщина оказалась в тюрьме одновременно со мной.

– Можешь переключить обратно на прямой эфир? – говорю я, с трудом проговаривая слова.

Джия морщит нос, глядя на меня, но подчиняется без жалоб.

Репортёр возвращается на экран.

– Городские власти считают эту женщину чрезвычайно опасной. Любой, у кого есть информация о Красной Королеве, должен немедленно связаться с Дозором или набрать девять-один-один. Она включена в список самых разыскиваемых злодеев вместе с Малефисентой, Безумным Шляпником, капитаном Крюком и Урсулой. Гражданам рекомендуют бояться злодеев и использовать хэштег каждый раз, когда они делятся информацией в социальных сетях.

Телевизор на мгновение вспыхивает красным, репортёр исчезает, и экран становится пустым. Ни новостей, ни роликов с места последних событий, ни экспертов, комментирующих тяжёлую ситуацию в Шраме. Я собираюсь сказать Джии, чтобы она выключила телевизор и включила заново, когда на экране вспыхивают крупные жирные буквы. Там написано: «Головы с плеч». Затем раздаётся треск, и ролик новостей включается снова. Начинается обсуждение за круглым столом.

Головы с плеч?

У меня пересохло в горле, и я не могу сглотнуть.

– Ты это видела? – хриплю я, уже зная ответ.

– Видела что? – говорит Джия, и моё сердце замирает.

Мне становится нехорошо.

– Ничего. – Мои колени слабеют, и я падаю на диван. – Можешь выключить?

– О, сначала она хочет его включить, а потом хочет выключить.

– Джия, – умоляю я.

Лицо Джии смягчается, на нём проявляется беспокойство.

– Хорошо, конечно, конечно,