Оборонительные работы противник мог сорвать внезапным нападением, но он этого не сделал. В это время маршал Сент-Арно скончался, а сменивший его генерал Канробер все еще спорил с Рагланом о плане дальнейших действий. Защитники Севастополя удивлялись медлительности своих врагов, и каждый подаренный им союзниками час использовали для того, чтобы противник не мог застать оборону такой, какой она была и день, и час назад.

Корнилов был душой обороны. Одетый в блестящую генерал-адъютантскую форму, он проезжал впереди свиты вдоль укреплений. Он слышал восторженные крики приветствовавших его людей, уверенных в правоте своего дела. Корнилов останавливался перед войсками, крики мгновенно смолкали, и в мертвой тишине он произносил то, что единственно только и могло произноситься перед мужественными, не поддавшимися никакой панике людьми. А потом гремело долго не смолкающее «Ура!».

Этот горячий энтузиазм массы солдат, матросов, жителей адмирал, как эстафету, передавал от бастиона к бастиону.

Неприятельские войска, подойдя к Севастополю, расположились около него двумя лагерями. То есть они распределили между собой позиции, охватывающие Севастополь с юга. Против Городской стороны – от Стрелецкой бухты до Сарандинскиной балки, в трех верстах от города, расположились две французские дивизии. Правее их, против Корабельной стороны до самой Черной речки и тоже не ближе трех верст от города – четыре английские дивизии. На Сапун-горе французы расположили свой обсервационный корпус в составе двух дивизий для охраны с тыла войск, обложивших Севастополь.

Дивизии осадного корпуса стояли неподвижно, как бы любуясь издали не затихающей ни днем, ни ночью работой русских на оборонительной линии. А в бухтах, которые перед этим были захвачены неприятелем, шла разгрузка судов. На берегу росли штабеля снарядов, туров, фашин, пороха, прибавлялось число оседлых орудий. С берега все это постепенно перетаскивалось к английскому и французскому лагерям. Утром 19 сентября, через Большую севастопольскую бухту на Графскую пристань с северной стороны были перевезены для подкрепления севастопольцам Московский, Бородинский, Тарутинский полки с двумя полевыми батареями и терский казачий отряд. А на другой день в Севастополь пожаловал и сам главнокомандующий, к немалому удивлению всего гарнизона. И хорошо сделал князь, что показался на глаза людям, изверившимся в своем главном начальнике. Проехав по линии укреплений, Меншиков увидел кипучую деятельность защитников Севастополя, сделавших без него столько, сколько трудно было и ожидать. Но князь делал вид, что ничему не удивляется, что именно так и должно было все делаться в его отсутствии и что все это чуть ли не исполнение его замыслов. Это же была заслуга тысяч людей, поднявшихся на защиту родного города. И тон в этой работе задавали моряки.

С началом осады на Городской стороне, в тылу главной оборонительной линии, защитники Севастополя начали сооружать вторую с тем, чтобы из-за этой линии можно было поражать сосредоточенными выстрелами вторгнувшегося противника. Это была пока траншея, в которой могла помещаться пехота, составлявшая резерв дистанции. Потом постепенно на второй линии устраивались батареи.

За второй линией путем укрепления городских окраин создавалась третья оборонительная линия: в зданиях южной окраины города заделывались окна и двери, устраивались бойницы, ставились орудия для обстрела подступов со стороны 4-го бастиона и Городского оврага, улицы заграждались баррикадами.

В строительстве укреплений участвовали все без исключения защитники Севастополя. Особенно много инициативы и изобретательности вложили в это дело военные инженеры, чей подвиг в обороне города русской славы составил блестящую страницу в летописи военной истории. Немалая заслуга инженеров в том, что они умели подхватывать разумную инициативу рядовых защитников, развивать ее, прилагая к ней свой опыт и искусство.

Особенно наглядно это проявилось при создании так называемой контрапрошной системы, то есть системы укреплений, вынесенных перед оборонительной линией.

– Кульбака, Бардош, Чумак, – вызвал к себе казаков-терцев командир. – Пойдете сегодня в боевое охранение.

– Есть, – ответили те.

– Зря головы не подставляйте, – напутствовал он.

Казаки прибыли на позицию. Секрет устроили в 50 саженях от передовой линии. Не успели они осмотреться и освоиться, как послышались винтовочные выстрелы. Пули чикали рядом, почти обдавая своим теплом казаков. Единственной надеждой на спасение было лечь на землю и найти укрытие.

Они залегли.

Но пули продолжали визжать рядом. И тогда Егор Кульбака, назначенный старшим, скомандовал:

– Окопаться!

Уже через полчаса каждый выкопал для себя небольшую ямку, прикрыв ее со стороны противника грудой камней. Спрятавшись в таком немудреном сооружении, казаки оказались в более менее защищенном укрытии. Они имели теперь возможность наблюдать за противником, иногда постреливать по его позициям, а сами оказывались неуязвимыми для вражеских пуль.

– Молодцы, терцы! Молодцы! – хвалили казаков моряки и солдаты, меняя их на позиции.

– Не застанет теперь нас француз в казачьей крепости, – шутили солдаты, слыша визг отлетающих от камней вражеских пуль.

Отсюда недалеко было и до мысли, а что, если таких завалов устраивать побольше да усиленно тревожить из них неприятеля ружейным огнем, не удастся ли таким образом если не приостановить, то хотя бы замедлить приближение его к оборонительной линии.

За проявленную смекалку казаки были поощрены начальством. А охотников теперь идти в завалы стало еще больше. Впереди оборонительной линии, в 75—100 саженях от вражеских параллелей и апрош, то есть как раз на таком расстоянии от них, на каком выстрелы гладкоствольных ружей были досягаемы, стало все больше и больше появляться небольших бугорков. Из-за них все чаще сыпались пули, не давая английским и французским солдатам вести вперед апроши, устраивать параллели, возводить батареи. Эта стрельба бесила неприятеля. Он обстреливал завалы из ружей, но толку не получалось: пули ударялись о камни и отскакивали назад, не принося никакого вреда сидевшим в укрытиях смельчакам.

Тогда противник открывал по завалам артиллерийский огонь, не обходилось, конечно, без жертв, посылал отряды солдат разорять завалы. Но и тут русские сообразили, что надо делать: отрывали укрытия поглубже, предохранявшие от осколков бомб, что-то вроде участков траншей. Дальше – больше. Лейтенант Пересыпкин взял пятнадцать матросов со штуцерами и лопатами и пробрался на высоту, где засели англичане. Ночью храбрецы отрыли небольшую траншею и повели ее вперед, к неприятелю, а через шесть дней английским стрелкам пришлось убегать из своей траншеи. Представляя Пересыпкина к награде, начальник 3-й дистанции отмечал: «Ныне на правом фланге траншеи наши штуцерники в таком расстоянии от неприятельских батарей, что не дозволяют прислуге заряжать орудия, и неприятельские штуцерники так отдалены, что не достают до наших батарей». Этот опыт тоже стали вскоре использовать и в других местах.