меровийскими элитами более чем достаточно, но спорить с «Палачом Императрицы» никто не рискует. И правильно делают.

Репутация моя так же ужасна, и самое ужасное в ней то, что она заслужена. Я стал весьма жёстким администратором, не стесняющимся в средствах и не ограниченным правилами. Чрезвычайным комиссаром, пожалуй. Один за всю Длань работаю. Все знают, что граф Морикарский может как вознести на вершину карьеры, так и лично пустить пулю в лоб. Преувеличений в этом немного — я действительно решал проблемы в ручном режиме. Уж как мог. Отродясь во мне руководящих талантов не было, и они не появились. Приходилось возмещать этот недостаток решительностью и проницательностью. Например, прилетаю я такой на бронепоезде на снарядный завод, где тормозят выпуск миномётных мин…

Да, мы не совсем тут лаптем щи хлебаем, кое-что, покумекав с Портком и его ребятами, скармливаем инженерам. Иногда что-то выходит — как миномёт. Простая же, в принципе, штука, а для мобильной войны бывает удобнее пушек. Чаще — не выходит ни хрена, как с двигателями внутреннего сгорания. Те убогие поделки, что по нашим безграмотным наброскам выродили не сильно продвинутые «михайловские технари», заслуживают только слёз жалости. Так что танков в ближайшее время не ожидается, но репутация «гениального изобретателя» пока не покинула меня окончательно.

В общем, когда на завод внезапно прибывает граф Морикарский, это как если обоссать муравейник. Все бегают, суетятся, паника и пинг-понг перекидывания ответственности друг на друга. А я занимаю кабинет поудобнее, сажусь за стол, сдвигаю брови и вызываю к себе всех по очереди, от главного начальника и до цеховых мастеров. Каждому задаю максимально грозным тоном сакраментальный вопрос «Какого буя?». И слушаю, как он врёт и выкручивается. Ну, или не врёт, и выкручивается просто так. Слушаю не очень внимательно, уточняющие вопросы задаю по контексту, а сам в блокнотике такой — чирк-чирк. Чирк-чирк. Все думают, что я там невесть чего записываю, а я на самом деле портреты набрасываю. Карандашиком, в свободной манере. И пока дорисую, уже что-то про того человека пойму. Брешет он или нет. Умный или дурак. Честный или жульё. Может что-то или так, номер отбывает. И вот так, выслушав всю эту братию, принимаю абсолютно непонятные и волюнтаристские решения: этого взашей, этого на правёж (пусть расскажет, куда серебро техническое делось), этому премию и не мешать, а вот ты, молодой человек… Да-да, ты. Ходи сюда, не жмись. Отныне ты начальник этого цеха. Но через месяц я вернусь, и если к тому времени… Так, поднимите его с пола и поднимите ему жалование. И нашатыря, что ли, нюхнуть дайте. Ишь, нервные все какие…

В такую вот странную ерунду выродился с годами мой талант. То ли старею, то ли мир так влияет. Ортогональный фрактал всё-таки.

* * *

«Кадры решают всё», — говаривал один известный государственный администратор в моём родном мире. Ну, всё-не всё, а расставить на нужные места худо-бедно подходящих туда людей дорогого стоит. Конечно, даже лучшие из них — обычные люди, так что принцип «поставил и забыл» не работает. Приходится раз за разом повторять процедуру, проверять, скурвился уже очередной персонаж или ещё нет. Потому что в конце концов менять надо почти всех. Это сжирало кучу времени, я мотался по стране, у бронепоезда котёл не гасили. Примчусь в столицу, завалюсь в кровать к жене, поиграю со стремительно и почти без меня растущим сыном, обниму совсем взрослую, но пока ещё одинокую дочь — и снова в дорогу. С Нагмой, впрочем, проводим время чаще — она нередко сопровождает меня в поездках, администрируя социальные и культурные проекты. Тоже приноровилась за разговором скетчи собеседников со смыслом набрасывать — ну, да она всегда это умела.

Бедная Катрин тянула на своих хрупких плечах почти всю Империю — то есть то, что не касалось моей сферы ответственности, а это очень и очень много. Не всё сводится к железу, конвейерам, рельсам, проводам, шахтам и полям. Помимо этого огромный пласт работы. Мы виделись куда реже, чем нам хотелось бы, но любили друг друга как ненормальные. Я не верил, что так бывает, но оно было, и был готов не вылезать из бронепоезда и не снимать руку с кобуры, чтобы никто это не поломал. Потому что ломателей хватало.

Отказавшись от идеи отбивать Каланию военным путём, мы про неё не забыли. Где-то год на третий тамошние элиты стали замечать, что за чаемой независимостью почему-то не спешит обещанное процветание. Король (в душе Император) Джерис оказался довольно посредственным правителем, вечно ноющим о том, что это не тот престол. Так, временная табуреточка, с которой он однажды перепрыгнет на Меровийский. В ожидании этого светлого часа он усиленно (и, в основном, тщетно) строил козни против Катрин, делая дипломатические заявления от лица Меровии и собирая «освободительную армию» из каланийцев. В армию нищие и голодные каланийцы шли охотно, там их хотя бы кормили, но воевать не рвались, да и не могли — и оружие старое, чуть ли не с колесцовыми замками, и боеприпасов мало, и командиров толковых нет, одни атаманы. Выбежать пограбить — огрести — убежать. Вот и вся тактика.

Чего Джерис не делал, так это даже не пытался заниматься экономикой выданной ему на бедность страны. Всё шло как-то само собой, и шло настолько хреново, что его двор приходилось содержать Багратии, чтобы этакого короля хотя бы людям показать было не стыдно. Без этого он бы уже через год с голой жопой ходил, наверное. Лендлорды почти не платили налоги, а то, что платили, не доходило до казны, а что доходило — исчезало бесследно. Население нищало бы с каждым годом, если бы было, куда. Но, достигнув нижнего плинтуса натурального хозяйства, как-то выживало дальше. Люди вообще живучие. А в бедах обвиняли Меровию, которая им всё должна, ничего не отдаёт и живёт до обидного лучше. В общем, обычная историческая судьба отторгнутых провинций — у империй есть и плюсы, и минусы, а у отвалившихся провинций плюсов нет.

Калания, публично проклинающая Меровию, на деле стала крупнейшим перевалочным хабом контрабандного экспорта. Нищая страна с