«Под брюхом самолета подвешивался 100-метровый стальной крюк, на верхнем конце которого укреплялась полупудовая гиря, а на нижнем — многолапая «кошка». Посредством миниатюрной лебедки летчик мог в полете сматывать-разматывать трос. Расчет был таков: заметив вражеский самолет, летчик выпускал трос, затем сближался с противником и, пройдя над ним с превышением в 50–60 метров, старался зацепить «кошкой» за крылья или оперение самолета. В случае удачи, в момент зацепления «кошкой» неприятельского самолета, специально приспособленный нож перерезал проволоку, удерживающую гирю. Гиря при падении должна была описать кривую вокруг неприятельского самолета и, опутав его тросом, вызвать катастрофу.

Мне довелось быть свидетелем испытаний, которые проводились на Гатчинском аэродроме осенью 1914 года. Здесь же я и познакомился с самим Казаковым.

Опыты проводились следующим образом: в узком пролете между небольшими группами деревьев на высоте 5–6 метров от земли был натянут канат. Казаков на самолете с выпущенной «кошкой» с разгона задевал ею канат. При удачном зацеплении гиря срывалась с самолета и вместе со стальным канатом падала на землю».

На фронт «поохотиться за австро-германскими самолетами» Александр Казаков прибыл с тяжеленными ящиками, скрывавшими гири и тросы, и вскоре в первом же воздушном поединке опробовал свое оружие. И одержал первую победу. Но и его жизнь висела в тот миг на волоске.

А. В. Шиуков оставил нам описание того первого воздушного боя:

«Нагнав немецкий самолет, он выпустил «кошку» и зацепил ее лапой крыло вражеской машины.

Но против ожидания трос не сразу сорвался, и обе машины оказались как бы связанными меж собой. Германский летчик с «кошкой» в теле машины стал падать и тянуть за собой самолет Казакова. И только самообладание помогло ему несколькими движениями сорвать трос, отцепить свой аэроплан от вражеского и пойти на посадку».

Еще четыре самолета врага «снял с неба» таким рискованным способом Александр Казаков, заслужив почетное в летной среде звание аса. С «кошкой» на борту отправлялся в полет ротмистр Казаков и в несчастливый для европейцев день 13 апреля 1915 года.

Весело пошутив с техниками и мотористами, собиравшими хитроумное и опасное устройство, он перемахнул Вислу на быстроходном «моране» и вскоре обнаружил между польскими местечками Воля Шидловска и Гузов, обозначенными на полетной карте еле видными точками, немецкий биплан «альбатрос» — «жука», как прозвали его русские летчики за характерное жужжание мотора «мерседес».

Казаков начал преследование. Нагнав австрияка и поднявшись над ним, попытался зацепить его «кошкой». Неудача! Второй заход…

В. М. Ткачев, тогда есаул, командир авиаотряда, воспроизвел по памяти доклад ротмистра, вернувшегося на покалеченном самолете, в своей книге «Крылья России»:

«Но проклятая кошка зацепилась и болтается под днищем самолета! — объяснял Казаков. — Два фронта — сорок тысяч глаз, русских и немецких, смотрят из окопов!»

Можно представить ощущение пилотов австрийского «альбатроса», которых невидимая сила понуждает к падению, и все усилия удержаться в воздухе тщетны. Можно представить, что творилось в авиационных частях противника, узнавших от тысяч очевидцев — пехотинцев — подробности уникального поединка.

«— Тогда я решил ударить «альбатрос» колесами сверху, — продолжал доклад невозмутимый Казаков. — Недолго думая, дал руль вниз. Что-то рвануло, толкнуло, засвистело… в локоть ударил кусок от крыла моего «морана». «Альбатрос» наклонился сначала набок, потом сложил крылья и полетел камнем вниз.

Я выключил мотор — одной лопасти на моем винте не было. Начал планировать (вспомним, что парашютов тогда в русской авиации не было, и единственная надежда уцелеть — на умение планировать на поврежденном самолете и произвести посадку. — Л. Ж.)… потерял ориентировку и только по разрывам шрапнелей догадался, где русский фронт. Садился, парашютируя, но на земле перевернулся. Оказывается, удар колесами был настолько силен, что шасси было вогнуто под крылья».

Европейские журналисты, описывая этот беспримерный подвиг, напоминали читателям об удалых казаках атамана Платова, кони которых процокали по мостовым Парижа и Берлина сто лет назад. А командование германо-австрийской авиации назначило особую премию за уничтожение «русского Казака».

О высокой цене за свою буйную головушку Казаков узнал от сбитого и плененного им немецкого летчика. Тот сообщил победителю, что, вернувшись, даст бог, из русского плена, будет с гордостью рассказывать, что сразил его «сам русский Казак».

За таранный поединок ротмистр Казаков был произведен в штабс-ротмистры и награжден высокочтимым в России крестом ордена Святого Георгия Победоносца и Георгиевским оружием — клинком с надписью на позолоченном эфесе «За храбрость».

По статусу ордена, им удостаивались не просто за подвиг, а за подвиг особый, причем воины без различия в происхождении: «Ни высокий род, ни прежние заслуги, ни полученные в сражениях раны не приемлются в уважение при удостоении к ордену св. Георгия за воинские подвиги: удостаивается же оного единственно тот, кто не только обязательность свою исполнил во всем по присяге, чести и долгу, но сверху сего ознаменовал себя на пользу и славу Российского оружия особенным отличием».

Ордена положено обмывать, но ас асов и тут удивлял сослуживцев полным отказом от спиртного: «Голова должна быть ясной, особенно на войне».

Второй в мире воздушный таран, совершенный, как все понимали, от беспомощности русских самолетов при встрече с противником, заставил наконец русское командование форсировать разработку пулеметных установок для аэропланов. Но неповоротливый военно-чиновничий аппарат России умел растягивать даже простые дела на долгие годы.

Только после страшных германских бомбардировок железнодорожных станций Маневичи, Ружище, Луцк, нанесших огромный урон войскам и мирному населению, шеф авиации великий князь Александр Михайлович, известный своей гражданской позицией, решительно потребовал от Министерства финансов средств и на разработку огнестрельного бортового оружия, и на закупку французских скоростных и маневренных «ньюпоров», вооруженных пулеметами.

Теперь реальной стала давно созревшая в среде русских авиаторов мысль о создании особого рода военной авиации — истребительной. Главная цель истребителей была определена на полвека вперед — прежде всего защищать наземные позиции наших войск и тылы от бомбежек.

Среди личных дел пилотов-«моранистов» с бойцовским характером, запрошенных шефом авиации, характеристика на аса Казакова выделялась: «Прекрасный летчик, летает на многих типах самолетов и имеет возможность руководить полетами. Выполняет задания часто, во всякую погоду». А про пять личных побед на безоружном «моране» знала вся Россия.

Казаков был назначен командиром первого истребительного авиаотряда, носящего, правда, номер 19. Командиром второго стал его задушевный друг по Гатчине и доброжелательный соперник Евграф Крутень.

Вскоре прибыли одноместные «ньюпоры», к которым прилагались густо смазанные маслом пулеметы «виккерс», и еще несколько двухместных «ньюпоров» в качестве учебных. Разработки бортового оружия русских конструкторов по-прежнему тормозились. И все-таки умелец Василий Иордан, известный пулеметами своей конструкции для уникальных четырехмоторных гигантов И. Сикорского «Илья Муромец», создал персональное огнестрельное бортовое оружие для Александра Казакова.