исступлении Дашу. Он не помнил и как его пристегнули наручниками к чугунной батарее и не слышал вопросы пожилого милиционера, то и дело чертыхающегося, таращегося на труп и вытирающего платком вспотевший лоб…

Не буду дальше развивать эту тему, она косвенная. Коротко сообщу, что каким-то образом Кореец услышал эту историю, она заинтриговала его своим драматизмом, и в результате он спас паренька от детской колонии. Мало того, он взял Федора к себе, вернее, поселил его в семью Димона по прозвищу Тюлень – своего приближенного.

Далее соответствующий их образу жизни психологический и воспитательный подход к пацану, боксерская и стрелковая секции, служба в десантуре, откатка в боевых точках… Парень выжил и превратился в боевую и, что особенно существенно, преданную Организации до костей, машину.

Да, еще до того, как его призвали в срочную службу, Федор в присутствии Димона выкинул, как котенка, дядю и его вечно невысыхающую сожительницу из своей законной жилплощади. Дядя нагло поселился в их старенькой трехкомнатной хрущевке после того злополучного дня, когда службы опеки определили детей в интернат. И ни разу не посетил их и не помог. Не принес даже килограмм картошки.

Федор привел квартиру в порядок и забрал братьев и сестру из ненавистного интерната. Москва 90-е – Димон без труда установил над ними опеку…

Вот этого человека и Кореец – некогда харизматичный лидер могущественной организации, теперь же обросший, исхудавший до неузнаваемости своеобразный “узник замка Иф” – случайно увидел во дворе из окна палаты, к которому он, якобы с большим трудом доковылял из своей постели, – обратился к аудитории рассказчик. – Дело в том, что с недавнего времени на стене была установлена камера, видимо, фиксирующая все происходящее в комнате. И Кореец всеми силами старался изобразить из себя обреченного человека, состояние которого все больше ухудшается.

Немного проясню ситуацию…

Разбираться в происходящем вокруг себя Ким попытался сразу же, придя в сознание. Правда, оно очень часто покидало его в следствии полученного тяжелого ранения – пуля раздробила голову, может быть, в пол миллиметре от мозга, нарушила, пусть не кардинально, некоторые его функции. Он невнятно говорил, практически не работала правая сторона тела, все видел сквозь туман, не говоря об адских болях в области затылка и в правом виске. Мы не будем подробно описывать его состояние и динамику его лечения, отметив, что, лишь благодаря гению хирурга госпиталя Военного городка Иванова, оборудовавшего одно из этажей мощной сталинки – бывшего оружейного склада – в палаты со всеми операционно-реанимационными причиндалами, Кореец выжил и начал поправляться. Позже он узнал, что в сложнейших операциях участвовали и другие врачи, в том числе известнейший нейрохирург, доставленные к месту прибытия с повязками на глазах, жестко предупрежденные о конфиденциальности происходящего, и, разумеется, щедро вознагражденные.

Но, вдруг он осознал, что Трофим – фактически его связной с внешним миром и своими топорными действиями все время его раздражающий, начал все реже появляться. Ким был зол на него, особенно после смерти Мансура. Он не мог своему старшему офицеру простить, что тот Мансура самовольно послал фактически на убой против Федьки. В результате погиб самый значимый человек в его жизни.

Сначала Кореец подумал, что Тощий обиделся на его грубое обращение, но, когда тот вообще перестал появляться, к сердцу начал подползать холодок. Он слишком долго жил в среде волков, чтобы не мог не почуять западню.

Однажды хирурга Иванова с его квалифицированной бригадой врачей и медсестер заменил какой-то новый состав всего лишь из нескольких медиков, во главе с молчаливым бородатым лицом, своей внешностью и манерами напоминающий больше криминального авторитета, чем последователя Гиппократа. Они отключили его от лекарственной системы и установили на стене камеру, что вообще не соответствовало их сфере деятельности.

Эти типы почти не общались с ним, не спрашивали о его здоровье и уклончиво отвечали на вопросы. Начали колоть болезненными препаратами, от которых ему вновь стало хуже, а от таблеток, которые они заставляли его глотать, тошнило и словно выворачивало кишечник. Сознание вновь периодически начало его покидать, и он почти всегда находился как бы между сном и все меньшими часами полубодрствования.

Подсознание вновь начало давать сигналы, и Ким, даже находясь в таком состоянии, как-то смог дойти до двери, чтобы позвать охрану, но дверь оказалась запертой. Ким сначала ослабевшими кулаками, а после с каким-то подручным предметом начал в нее стучать, он даже уловил осторожно приближающиеся шаги, но дверь так и не отворилась.

Тут он все понял.

В отчаянии Ким смог дойти до окна, выходящего во двор, и попытался его открыть. Безрезультатно. Его некогда медвежьи, а сейчас ослабевшие руки не смогли справиться даже с такой простой задачей. Внизу он заметил по два-по три расхаживающих крепких ребят в полевых формах. Раньше он почти каждого бойца по имени знал, эти же показались ему до боли чужие.

От внезапно озарившей его мысли Ким замер и вновь покрылся холодным потом – ведь за ним наблюдают!..

Черт!.. Ему нельзя проявлять волнение!

Поковылявший обратно, он повалился в постель и потерял сознание…

На самом деле он разочаровался в Трофиме уже после неожиданной самовольной расправы того над Елизаветой Самойловой – начальником секретки и его многолетней любовницей. В какой-то момент он даже думал жениться на ней. У Кима женщин много было, но почему-то всегда возвращался к ней.

Да, она однозначно предала его. Придя в сознание, Кореец сразу же вспомнил ее хаотичные действия в тот роковой день, ее волнение, дрожащие руки, обнимающие его словно на прощание, за шею. Ее внезапно увлажнившиеся глаза у порога. Тогда он объяснил все это проявлением женской сентиментальности и, улыбнувшись в душе, еще раз подумал о браке…

Но приказ на ликвидацию должен был дать он! И не только по праву до того беспрекословного главенства его в Организации, но и по простым понятиям – Лиза была его женщиной. Казалось, она вначале обомлела, обнаружив его живым. После в ее глазах появился животный страх. Она бросилась к койке и успела произнести одно единственное слово перед казнью – “прости!..” И Ким словно в замедленной съемке увидел, как вдруг озверевший Трофим схватил ее за волосы и потащил за дверь.

Он не успел, вернее не смог среагировать на действие своего вроде всегда выдержанного офицера ни расслабленной реакцией, ни даже возгласом – силы его покидали. Послышался выстрел, отзвучавшей в его раненой голове адским взрывом – он отключился.

Это было нелогично. Самойлову надо было хорошенько допросить. Нужно было выявить всю цепь предательства, заползшего