В тот вечер кабачок выглядел совсем не так, как обычно, и посетители наперебой гадали, что здесь готовится: собрание цветоводов или игра в пикет, свадебное застолье или пир по случаю крестин. Правда, некоторые детали не оставляли сомнений: речь пойдет о тюльпанах. Во-первых, хозяин перелил вино из бочек в бутылки, желая избавиться от осадка, — а кому же неизвестно, что вино здесь, в отличие от прочих завсегдатаев, традиционных приверженцев пива, заказывают именно торговцы цветами. Во-вторых, открыли заднюю комнату, удачно прозванную «Чертовой западней», — а в ней, как правило, и совершались сделки с цветами. И, наконец, к вечеру из ближних садов и из дальних сюда потянулись люди, чей облик отвечал всеобщему представлению о тюльпанщике: штаны в песке, под ногтями траур, стекла очков грязные.

Очевидно, Виллем ожидал и от самого этого места, и от людей чего-то совсем другого — во всяком случае, когда карета подъезжала к «Старому петуху», он высунул голову в окно и, едва бросив взгляд на окрестность, издал непонятный Паулюсу смешок. Затем он резко окликнул кучера, велел тому остановить карету у самых дверей и опустить подножку, без которой пассажиры обыкновенно вполне обходились. Когда все это было сделано, Виллем помог выйти спутнику и, прикрыв нос платком, выбрался наружу сам. На той части его лица, что осталась на виду, было написано горестное изумление.

— С чего это тебя так перекосило? — спросил Паулюс, ожидавший юношу под фонарем.

— Вот это и есть продавцы тюльпанов? — осведомился тот глухим голосом, показав пальцем сначала на игроков в триктрак, облокотившихся на стойку, затем на двух мужчин, которые, отрезая от подвешенного окорока влажные ломти, жадно их поедали.

— Для того чтобы это узнать, нам надо залезть им в карманы!

Старший Деруик вяло поплелся за ректором, уселся за стол, так и не выпустив изо рта остывающей трубки, и принялся с серьезным видом потягивать холодный дым. Его взгляд, словно на параде, переходил от одного лица к другому, от группы к группе, и все, что он видел, явно вызывало у него тошноту: засаленные столы, стулья с вылезшей соломой, подсвечники в доходящих до самого пола потеках застывшего воска. Подметки здесь липли к выщербленным, криво-косо положенным плиткам, которые, похоже, и не знали никогда ни воды, ни тряпки. И если таверна сама по себе показалась ему грязной и запущенной, то посетители были еще хуже. Туповатые, неповоротливые, до смешного уродливые персонажи картин, повешенных у камина — чтобы пожелтели от дыма, и изображавших ярмарки, гуляния, деревенские свадьбы и прочие сцены из крестьянской жизни, были словно срисованы со здешних завсегдатаев. Нет, не такими он представлял себе людей, которые торгуют тюльпанами! А где же богатые наряды, где роскошная одежда, где прелестные невесты, образы которых услужливо подсказывало ему воображение? Перед глазами никого, кроме толпы заурядных обывателей, собравшихся для того, чтобы покупать и продавать… сегодня они торгуют цветами, но ведь с таким же успехом предметом купли-продажи могли оказаться деревянные башмаки, торф или сыр. Какая скучная, будничная на них одежда! Лишь изредка блеснет на полях старой шляпы, на отвороте затрепанного плаща медальон или какая-нибудь другая побрякушка, да ведь указывают эти безделки не только на недавно обретенное богатство, а главным образом — увы! — на неразвитый вкус…

Паулюс все время следил за выражением лица спутника, но только дождавшись, когда подадут вино, сдержанно спросил:

— Что, не по вкусу тебе «Старый петух»?

Виллем постучал трубкой по краю стола, уверенный в том, что здесь этот мужицкий жест останется незамеченным.

— Мессир, это место из тех, куда Корнелис, мой отец, несомненно, запретил бы мне входить! А люди эти — из тех, с кем он запретил бы мне встречаться, сочтя знакомство с ними позорящим нашу семью! Мне трудно поверить, что среди них есть торговцы тюльпанами…

— Тем не менее все они — в том числе и трактирщик, и его работник, и вот эта девочка с уложенными вокруг головы косами, что споласкивает кружки, и та, другая, что вытряхивает угли из горшка… все они, говорю тебе, имели дело с тюльпанами, и любой из них без запинки назовет тебе с десяток сортов! Ты думаешь, тюльпанщики — какие-то особенные люди, которые только торговлей цветами и занимаются? Да, верно, для некоторых это уже стало ремеслом, но таких мало, большинство же — просто любители. При случае они подторговывают луковицами, в остальное время мастерят очки или готовят лакомства, а может, льют олово… Мне знаком даже один проповедник, который весь день с высоты своей кафедры предает анафеме тюльпаны и тех, кто тюльпанам поклоняется, но при этом что ни вечер отправляется торговать луковицами в соседний приход!

— Говорят, какой-то ткач заложил свой станок ради того, чтобы купить цветы, — Харриет слышала это от своей подруги Сольвейг.

— Значит, и ткачи интересуются тюльпанами… ну, и кто их за это осудит? Какой смысл заниматься изнурительным трудом, который приносит восемнадцать гульденов в день, если, продав одну луковицу, можно кормиться целый год? Правильно сделал этот человек, продав станок! Ему следовало бы продать заодно и свою хибару вместе с утварью, и осла, ведь вскорости он смог бы купить на выручку что-нибудь получше!

Виллем наконец отложил трубку и взялся за оловянный кубок. Вино оказалось прохладным, но пресным и противным на вкус — может быть, его подкрасили настойкой из молодых цветков подсолнуха. Паулюс тоже отхлебнул, подержал вино во рту, проглотил и прищелкнул языком.

— Взять, к примеру, хоть вас, Деруиков… — понизив голос, снова заговорил он. — И у вас ведь есть дом, который вам в тягость и который можно было бы с выгодой обратить в тюльпаны…

Тон ректора был игривым: он говорил о продаже дома так, будто звал поохотиться на зайца! Наверное, Виллем ослышался.

— Простите? — переспросил он.

— Да-да, я говорю про ваш дом! Если, конечно, жалкую развалюху, в которой вы ютитесь, можно назвать домом… По правде-то сказать, мальчик мой, место там разве что совам и крысам, вот и Элиазар, когда мы у вас ужинали, все время опасался, как бы ему камень не свалился на голову!

— Но… вы же говорили, что дом хорошо выглядит!

— Говорил — до того, как вошел внутрь. А теперь говорю, что вам надо избавиться от этой развалины, пока она не рухнула окончательно! Вот уж неподходящее место для того, чтобы жить семье и принимать гостей, тем более — когда у вас две девицы на выданье.

Виллем хотел ответить, но тут открылась дверь, ведущая в заднюю комнату, и по всей таверне с грохотом задвигались стулья. Старший Деруик быстренько сосчитал сдачу, и — следом за регентом и остальными тюльпанщиками — двинулся к «Чертовой западне». К его удивлению, торговцы цветами прихватили с собой свои кружки и кубки, а кое-кто, на вид и без того уже изрядно набравшийся, нес на плече открытый бочонок. Еще больше удивило его, что в толпе были и дети, которые то и дело прикладывались к таким же объемистым, как у их отцов, посудинам.

— А что такого? — сказал ректор, не разделив его изумления. — Если они здесь не научатся пить, кто же и где их научит? Да, тюльпанщики много пьют: они считают, что дела лучше вести с разгоряченной, а не с холодной головой. По слухам, турки получают красные цветы, смачивая ростки вином, а у нас в Голландии вином спрыскивают торговцев!