– Местные зовут это «прохладой», – вздохнул я, вспомнив успокаивающего пассажиров Штецци. – Ребята, по-моему, нам что-то недоговаривают. Мне кажется, Орбиталь на самом деле готовит нас для колонизации не Кементари, а того, что поближе. Например, Венеры.

– Судя по здешней погоде, ты, как всегда, неоправданно оптимистичен, – замотал головой Крапивник. – Я думаю, они начнут с Меркурия.

По аллее разнесся наш дружный смех. Когда все отсмеялись, Крапивник рассказал анекдот про организованную директоратом Красноярска в ответ на успехи Орбитали экспедицию на Солнце. Шутка была древней, как копролит динозавра, но тем не менее вызвала новый приступ хохота. Так мы и ввалились в кампус, всхлипывая от смеха. Оставалось надеяться, что безы Орбитали не подумают, будто каким-то образом мы раздобыли во время прогулки нелегальные релаксы.

Вечер прибытия в Центр оказался, наверное, последним свободным временем в нашей жизни на многие годы.

Для начала на следующий день нас взял в оборот ОрбМед. Начались дотошные проверки на всех мыслимых тестах и видах анализаторов, полный джин-скрин, несмотря на наличие у ОрбМеда спецификаций ИркГеномика, ввод кучи индикаторов – и старые добрые испытания на физподготовку. Психологические тесты – от заполнения анкет и рассматривания разноцветных облачков до нарочито оскорбительных допросов и искусно срежиссированных коллизий. Кое о каких нюансах тестирования (например, случай с вручную залатанным нами трубопроводом томографа) мы узнавали только очень постфактум. Иногда мне казалось, что пытливые медики Орбитали завели по облачку на каждую молекулу моего тела.

По моим прикидкам, отсев составлял около тридцати процентов. К счастью для не прошедших тестов, Орбиталь держала данное устами Тро обещание – домой возвращались лишь добровольцы. В большинстве своем и принявшие участие в Проекте по собственной воле, и оставившие за спиной надежные рабочие контракты с родными клиентелами. Тех, кто, подобно нам, попал в Проект из лагерей для перемещенцев и прочих неуютных местечек, спейсеры старались пристроить на какие-либо необременительные должности в Кито и Взлетном.

К счастью, из моих талнахских знакомых отчислен не оказался никто – хотя Библус и был на грани дисквалификации по весовому недобору. Лагерное меню вообще не способствовало набору веса. Так что неомифер отделался переводом на усиленное питание. Его я видел не каждый день – Библус оказался прикреплен к строительной группе Проекта и поселился в дальнем от нас конце Центра. То же было и с Корчмарем и Шагановой, назначенными, соответственно в силовую и медицинскую группы. С живущими напротив Крапивником и Ленкой сталкивался ежедневно.

К несчастью, испытания выдержал и Геккон. Уж не знаю, кто из психологов Орбитали додумался поселить нас в одной комнате – с каждым днем мне все тяжелее было выносить его болтовню. Я старался либо отсиживаться в компании Крапивника, либо нырять в АС, отключаясь от этого назойливого жужжания над ухом.

Что же, за одно я мог быть благодарен лагерю – в тесных хабах Талнаха никто бы не продержался больше недели, не научившись отключаться от внешних раздражителей. Не совсем, конечно, это было бы опасным занятием – но уходить в себя, игнорируя вонь, духоту и тесноту переполненного барака. После него и мозговыносящая болтовня Геккона казалась легким неудобством.

Медицинское освидетельствование заняло у нас чуть больше трех недель. Наконец ОрбМед официально объявил, что остатки нашей волны признаны годными по здоровью и психопрофилю для участия в Проекте.

А на следующий день начались занятия, разом решившие проблему с надоедливым соседом.

Ведь когда у тебя совершенно нет свободного времени – тебе некогда ни молоть языком, ни слушать чужую болтовню.

По сравнению с подготовкой в Центре учебный курс ТюменьАгро казался детским образовательным роликом. Занятия продолжались по пятнадцать часов в день, и в АС-ке, и вживую. Биохимия, микробиология, почвоведение, агрохимия, ботаника, семеноведение, фитопатология… Палеонтология, палеоботаника, климатология, первичная яваннография… Это только занятия по специальности – а еще были физподготовка, первая помощь и основы медицины, ремонт и управление техникой. Мозг закипал. Вернувшись с занятий, мы дружно падали на койки и проваливались в сон. Геккон вяло предположил, что в наши кровати встроено что-то вроде простеньких нейропунктурных генераторов, я устало рассмеялся. Темпы подготовки действовали не хуже любого снотворного, и грохот разрывающих небо ракет нам ничуть не мешал.

Орбиталь на самом деле расконсервировала лишь две старые шахты Взлетного. «Стартовая» работала с утроенной нагрузкой, посылая в космос тандем за тандемом, каждый день над нашим общежитием проносились ширококрылые громады садящихся разгонников. Ракетный старт использовался спейсерами только для малогабаритных внеплановых грузов, ради которых не стоило поднимать в воздух целый тандем. Но по мере того, как строительство «Звездного семени» продолжалось, таких грузов становилось все больше и больше – и вскоре грохот ракетного пуска сделался для нас будильником, а рев проносящихся над головой тандемов – привычным шумом.

И это – невзирая на то, что корабль по большей части строился из добываемых Орбиталью космических же материалов. По ночам небо чертили яркие звездочки межорбитальников, разгоняющих грузовые капсулы к Лагранжу и ХЕПОС. В скором времени о поддержке Проекта объявила не только Секунда – первоначально отнесшиеся к идее настороженно Владирос с Пацификом теперь тоже помогали материалами и производственными мощностями. Степень участия в Проекте на глазах превращалась в предмет соревнования для трех из четырех сверхдержав. Выступившая решительно против Проекта Британика хранила молчание, но по некоторым обмолвкам в ее новостных сетях было ясно, что и хозяева Североатлантики сомневаются, насколько разумным оказалось их решение и стоят ли репутационные издержки экономии финансов.

Впрочем, до нас новости международной политики добирались с большим запозданием. Не из-за информационной изоляции – просто времени на их изучение не оставалось. Слухи, услышанные от персонала спейсеров обрывки.

– Конечно, неправильно прямо отождествлять факторы почвообразования, действующие на нашей планете, с присущими Кементари. Проведенные лендерами заборы не выявили критических отличий почв в местах посадки от земных условий, но их инструментарий слишком ограничен. Тем не менее, структура и химсостав почвенного горизонта выглядят схожими с некоторыми земными аналогами. О чем это нам говорит, схолколон? – взгляд мастрейна Каскоса остановился на Фумихито Корнере.

– Что в зоне забора лендера-один мы можем констатировать влажный муссонный климат, – бойко ответил пацифик.

– Предположительно, – поправил его Каскос. – Формирование эллювиально-глеевых горизонтов говорит лишь о переувлажнении почв, хотя в отсутствие конусов выноса мне затруднительно предположить другой его источник, кроме дождевых осадков. При этом развитие в юго-западных регионах материка луговых почв со следами промерзания говорит нам о ярко выраженной сезонности климата за пределами ограничивающих центральную зону горных хребтов. Итак, данные с зондов подтверждают то, что мы уже и так предполагали, исходя из характеристик планетарной орбиты. Какие же сельскохозяйственные культуры наиболее оптимальны для высадки в изучаемом нами регионе? – теперь морщинистое лицо пожилого католика обернулось ко мне.