Она с сожалением вышла из пивной, оставив позади шум голосов, огни, жизнь. Пошла по пустынному в этот час бульвару. В блестящих после дождя тротуарах отражались фонари.

На углу улицы Сен-Клод, у особняка Калиостро, она замедлила шаг и проделала свой обычный ритуал: «Привет, Бальзамо! – прошептала она, подняв глаза к темным окнам. – Приглядывай за мной, мне это нужно».

Перейдя улицу, она прошла под красным ботинком, служившим вывеской сапожной мастерской, и набрала код. Ворота с глухим щелчком закрылись у нее за спиной.

Оказавшись в квартире, девушка в наушниках прошла в гостиную, стараясь не замечать яркую картину на восточный сюжет: полуобнаженная одалиска нежилась на софе, возле которой с подносами, полными фруктов и сластей, стояли четыре негритенка. Порой ей делалось тошно в этом жилище, до отказа забитом различными предметами. Разбросанные по полу шкуры зебр, головы антилоп и буйволов над каминами, электрические лампы с опорами в виде фарфоровых гепардов, чучела попугаев превращали четыре комнаты в экваториальные джунгли. Миновав обтянутую кожей зебу оттоманку, стоявшую под сенью двух карликовых пальм, девушка в наушниках быстро прошла через эту сюрреалистическую выставку и очутилась в единственном помещении, которое было ей по вкусу, – в комнате для прислуги, расположенной близ черного хода. Когда знакомые предложили ей до конца ноября пожить в их доме, она пришла в восторг: «Здесь так прекрасно! Так необычно!» – но про себя решила, что квартира совершенно непригодна для жизни.

Повесив пальто и шапочку на спрятанный за дверью крючок, она закурила и окинула взором свои владения: кровать, стол, комод, оконце с видом на крыши. Вздохнув с облегчением, она отправилась в ванную комнату в конце коридора.

– Все на месте. Скоро он обнаружит мое послание, – прошептала она, открывая кран, чтобы наполнить ванну. Она подошла к зеркалу, нанесла на лицо крем и тщательно смыла макияж. «Непременно надо будет покраситься», – подумала она, распуская собранные в хвост волосы. Она наклонилась вперед, внимательно глядя на отражение, смотревшее на нее из зеркала, и вдруг увидела себя глазами Мари-Джо: гладкое, совершенно обычное лицо без каких-либо особых примет. Она могла бы сколь угодно долго изучать эту незнакомку. Открыв рот, она прислушалась к доносившимся из горла глухим звукам, убедила себя в том, что это и есть ее голос. Она без конца повторяла: «Мари-Джо, Мари-Джо, Мари-Джо, Мари-Джо, Мари-Джо» – пока имя не перестало быть именем, не превратилось в последовательность ничего не значащих слогов. Мари-Джо была частью ее жизни, но порой становилась тяжким бременем. Прошлой ночью Мари-Джо вновь увела ее в самую глубину отчаяния, в печальную, усеянную белыми камнями долину цвета охры, под мутный голубоватый небосвод – проснувшись, она едва сумела перевести дыхание, во рту пересохло, язык прилип к нёбу.

Она легла в ванну. Надо было запретить себе даже думать об этом. Сколько раз она хотела остановиться? Простить было бы куда проще, но она не была на это способна. Она раз и навсегда решила ненавидеть их, отплатить им злом за зло – она поклялась самой себе и намеревалась сдержать слово. Пора было переходить к следующему этапу.

Надев халат, она вернулась по коридору в свою комнату. Ей не терпелось взглянуть на свое сокровище, почувствовать его запах, потрогать его, подержать в руках.

Она вытащила из-под кровати закрытый на ключ чемодан «Самсонайт». Достала прямоугольный сверток в оберточной бумаге и долгое время стояла, мечтательно прижимая его к груди, затем осторожно сняла бумагу. Внутри лежала толстая книга с золотым обрезом, форматом в одну восьмую листа. Она раскрыла книгу на отмеченной закладкой странице, перечитала любимую фразу Мари-Джо:

«Я порвал всякие связи с обществом. На то у меня были веские причины. А насколько причины были основательны, судить могу лишь я один. Я не повинуюсь законам этого самого общества…»[31]

Казалось, что эти слова написаны специально для нее… Или же она сама придумала их, пребывая там, в параллельном измерении, в печальной, усеянной белыми камнями долине цвета охры, под мутным голубоватым небом?

21 октября

Миро уже перевернул вверх дном добрую половину квартиры и собирался взяться за кухню, но вдруг решил, что пора остановиться. Он с тоской огляделся: в раковине – гора грязных тарелок, на кухонном столе – закопченная кастрюля, между плитой и холодильником – ворох грязного белья, под заваленным крошками и очистками складным столиком – две коробки книг, требующих восстановления и реставрации. «Тебе прежде всего нужна уборщица», – пробормотал он. Эта фраза тут же вызвала в его памяти образ Нелли, и во рту возник горький привкус, никак не связанный с чересчур крепким кофе, который он только что выпил. Он пожал плечами. Зачем искать эти злосчастные черные ботинки, он их никогда не найдет. Хитрюга-домовой, ловко устраивавший в крошечной квартирке Миро сотни тайников, запрятал их так, что в жизни не доищешься. Миро на всякий случай открыл холодильник. Там обнаружилась пара банок пива – вклад Селима в совместное хозяйство – и половинка огурца. Услышав звук открывающейся дверцы холодильника, на кухню явился проголодавшийся после прогулки Лемюэль.

– Помни: собака когтями роет себе могилу, – наставительно сообщил ему Миро. – Скажи-ка лучше, куда подевались мои башмаки.

В конце концов, умоляющий взгляд Лемюэля сделал свое дело: пес получил порцию корма. Из шкафа были извлечены совершенно разбитые коричневые ботинки: Миро надел их безо всякой радости. Он бросил последний взгляд на свои владения и пообещал себе, что сегодня же вечером наведет в квартире порядок. При этом ему не следует рассчитывать на помощь Селима, распевающего песни в вагонах метро, или на Лемюэля, уже успевшего зарыться в одеяло Коринны Левассёр.

Миро сделал пересадку на станции «Шатле». В одном из коридоров толпа окружила трех скрипачей, из-под смычков которых рождалось «Адажио Альбинони». Жуткий звук, напоминающий удары топора по плахе, заставил зрителей обернуться. Человек стаскивал вниз по лестнице сильно нагруженную тележку на колесиках. Падая – стук за стуком – топор рубил на куски музыку, а заодно с ней – восторг и восхищение публики.

«Лишите меня игрушек, и я тут же придумаю новые», – подумал Миро.

Эту фразу он когда-то услышал от одной чудесной девушки: в те времена он еще строил планы на будущее. «Мари-Джо», – пробормотал он. Странная, непростая и в то же время наивная девушка. В один прекрасный день она просто исчезла. С тех пор от нее не было вестей, никто ее больше не видел. Что с ней стало? Порой он листал «Театральный журнал», надеясь обнаружить ее имя на афише какого-нибудь спектакля. Возможно, она взяла псевдоним? Или отказалась от мечты стать актрисой? Вышла замуж? Родила детей? От последней мысли ему стало смешно. Она так старательно учила роли, так хотела добиться успеха. Три раза в неделю она по полдня работала в магазине старой книги: денег как раз хватало на комнату. Кроме этого, она подрабатывала, присматривая за детьми. Как-то вечером он зашел за ней в книжный на улицу Алезия: тогда-то они и познакомились с Роланом. С тех пор прошло уже десять дет. Время – странная штука: оно меняет людей, но к тому же меняет и наши представления о прошлом. Сколько лет должно быть сейчас Мари-Джо? Тридцать пять, тридцать шесть? Тогда он бежал от нее, но сейчас был бы рад снова с ней встретиться. Их отношения длились всего несколько месяцев: он сохранил о них полные эротизма воспоминания. Мари-Джо покорила его, как покоряла всех мужчин, которые ей нравились и которым она умела доставить настоящее удовольствие.