— Негодяй, отдай мне бумаги! — закричал Эмиас, еще раз наступив на поверженного Евстафия, у которого была сломана челюсть.

— Ты подло ударил меня сзади, — простонал тот. Его тщеславие и зависть сказались даже тут.

— Собака, не думаешь ли ты, что я не осмелюсь ударить тебя спереди? Дай мне бумаги, письма, всю папистскую чертовщину, что ты нес, или, клянусь жизнью, я огрублю тебе голову и возьму их сам, хотя бы это стоило мне позора обнажить твое тело. Давай их сюда! Предатель, убийца! Давай их, говорю тебе! — И снова поставив на него ногу, Эмиас поднял меч.

Евстафий не был трусом. Но тут он испугался. Принужденный выбирать между смертью и позором, он не имел больше мужества сопротивляться.

Лунный свет озарял высокий чистый лоб, длинные золотые кудри и ужасный белый меч его громадного кузена; и суеверному взгляду Евстафия он стал казаться похожим на прекрасного юного святого, попирающего Сатану, — таких он видел за границей на старых германских картинах.

Евстафий содрогнулся, вытащил из-за пазухи пакет и швырнул его прочь от себя, пробормотав:

— Я не предал их.

— Поклянись, что здесь все бумаги, какие у тебя были — шифрованные и нешифрованные. Клянись своей душой или ты умрешь.

Евстафий поклялся.

— Скажи мне, кто твои сообщники?

— Никогда! — воскликнул Евстафий. — Жестокий, мало ты унизил меня?

Злополучный юноша разрыдался и закрыл свое окровавленное лицо руками.

Какой-то проблеск нового чувства сделал Эмиаса кротким, как ягненок. Он поднял Евстафия и приказал ему бежать ради спасения жизни.

— Значит, я обязан жизнью тебе?

— Нисколько. Только тому, что ты носишь имя Лэй. Ступай или тебе будет хуже!

И Евстафий ушел, а Эмиас, схватив драгоценный пакет, бросился к Франку. Франк уже лишился сознания, и брат донес его до самого парка, прежде чем встретил остальных караульных. Для них все происшедшее осталось полной тайной. Они ничего не видели и не слышали.

Все возвратились в поместье, неся Франка, который постепенно пришел в себя. Он получил скорее ушибы, чем раны, так как противник в бешенстве наносил удары дрожащей рукой.

Полчаса спустя Эмиас, старик Карри и его сын Билль держали тайный совет по поводу следующего послания — единственной бумаги в пакете, которая не была зашифрована:

— Сэр Ричард должен узнать об этом до рассвета! — воскликнул старый Карри.

— Восемьсот человек высадились! Мы должны созвать комитет граждан и все отправиться против них. Я сам пойду, как я ни стар. Ни одна собака не должна вернуться домой.

— Ни одна собака из них, — ответил Билль. — Но где мистер Винтер и его отряд?

— В безопасности, в Мильфордской гавани. К нему также нужно послать гонца.

— Я поеду, — сказал Эмиас. — Но Карри прав. Сэр Ричард должен знать все первым.

— И мы должны захватить этих иезуитов.

— Что? Мистера Эванса и мистера Моргана? Они находятся в доме моего дяди. Подумайте о чести нашей семьи.

— Посудите сами, дорогой мальчик, — ласково сказал старый Карри, — разве не будет сущей изменой позволить этим лисицам бежать, когда в наших руках такое неопровержимое доказательство против них?

— Тогда я сам поеду.

— Почему нет? Вы сможете все уладить, а Билль поедет с вами. Кликни грума, Билль, Пусть оседлают твою лошадь и моего серого йоркширца. Он веселее повезет этого великана, чем маленький пони, верхом на котором изволил приехать (как я слышал) мистер Лэй сегодня утром. Что касается Франка — за ним присмотрят дамы; они сделают это достаточно хорошо и будут очень рады залучить в свою клетку на одну-две недели такую чудесную птицу.

— А моя мать?

— Мы пошлем к ней завтра на рассвете.

— Ну, прощальный кубок перед отъездом! Теперь сапоги, мечи, плащи — и прощайте!

Подвижной старик стал торопить молодых людей выйти и вскочить на лошадей, пока светит ясная зимняя луна.

— Вы должны ехать рысью, не то луна зайдет прежде, чем вы выберетесь из болот.

Итак, они отправились. Много миль они ехали молча. Эмиас потому, что его мозг был занят одной упорной мыслью: как спасти честь своего дома, а Билль потому, что колебался между Ирландией, и войной, и Розой Солтэрн, и любовью. Наконец он внезапно сказал:

— Я поеду, Эмиас.

— Куда?

— С тобой в Ирландию, старина. Я наконец бросил якорь.

— Какой якорь, мой загадочный друг?

— Смотри, вот я — большое и храброе судно.

— Скромно, даже если неверно.

— Склонность, как якорь, крепко держит меня.

— В тине?

— Нет, на ложе из роз, не лишенном шипов.

— Ого! Я видел устриц на плодовых деревьях, но никогда не видел якоря в розовом саду.

— Молчи, а то моя аллегория разобьется.

— О скалу моего бессердечия.

— Пф! Ладно. Появляется долг, как живительный ветер, изо всех сил дующий с северо-востока, такой же резкий и упорный, и тянет меня к Ирландии. Я держусь за свое розовое ложе — плохая защита в шторм. Наконец все препятствия исчезают, и я отправлюсь вперед, на запад! Меняю свое разбойничье гнездо на болотистую нору с Эмиасом Лэем.