лягушкой на аве? – спросила и, еще не договорив, получила утвердительный кивок в ответ.

Все загадки быстро разрешаются. А то прям как ясновидящий – я все знаю, я к тебе сейчас приеду.

– Это кто, Ниночка? – пропела Туся.

Нинка поморщилась. Вот так взять и сказать, что этого парня она закопала. А он перекинулся в оборотня, вылез и теперь ищет ее по всему свету. Приличным волком стать не получилось, лягушкой от безысходности прыгает.

– В лагере была, – пробормотала Нинка. – За мной бегал. Надоел.

Туся распахнула глаза. Егор проявил мужскую солидарность и нахмурился.

– Да он ничего такого и не спрашивал, – сурово произнес он. – О тебе, о матери твоей, о братьях. Про справку.

В душе у Нинки скребануло воспоминание. Дом, скрипит старое дерево, голое окно смотрит на лес. И следы на снегу. Словно что-то пыталось ворваться в воспоминания, но не могло пробить стену забытья.

– Нормально, – отмахнулась от ненужного Нинка. – Он ко мне тоже в чат приходил. Разобрались. Больше не появится.

– Ну надо же! – восхитилась Туся. – Хочешь?

Она протянула Нинке пакетик с мармеладными червячками.

– Спасибо, – Нинка взяла пакетик, заглянула внутрь. Почти полный. Везет же иногда. – А ты ему, Власенко, соври что-нибудь. Скажи, что я улетела. Вот на днях инопланетяне заглядывали, собирали экскурсию на Тау Кита. Я с ними и махнула.

Туся захихикала.

– Да ну вас, – разозлился Егор. – Чокнутая. Нормально говорить не можешь?

Нинка пожала плечами и пошла к подъезду. Есть хотелось жутко, и она сдерживалась, чтобы не высыпать всех червячков в рот. Осторожно брала по одному и долго обкусывала. Обалдевшая Туся забыла попросить пакетик обратно.

– Нина!

Крик догнал Нинку, когда она уже стояла около двери. Догнал, ударил в железную обшивку двери, заставил покачнуться. Голос. От этого голоса по спине пробежали мурашки. Легкий звенящий голос. «Ау! А где у нас Ниночка?» Кто-то на нее смотрел с улыбкой, тянул руки.

– Нинааааа!

Оглянулась.

Никого не было.

Кар, кар, – понеслась прочь ворона.

Вороны сегодня что-то раскричались. К дождю, наверное.

Нинка провела ладонью по лицу, стирая все, что привиделось. Это от голода.

В темноте подъезда Нинка разом загребла всех червячков и, скрипя зубами, стала их жевать. Было очень не вкусно. И, наверное, через минуту снова захочется есть.

Чтобы выбить из головы лишние мысли, Нинка оставшийся день выкидывала вещи братьев из своей комнаты. И когда упала на кровать, почувствовала себя почти счастливой.

Где-то она читала, что от воспоминаний надо избавляться. Парень бросил – раз, и выкинула все, что о нем напоминает, постирала фотки с компа – и живешь спокойно. В старые места не ходишь, заводишь новых друзей.

Нинка посмотрела в окно. С новыми друзьями ей не везло. В лагере только Пося был прикольный. Но и с ним встречаться ей не хотелось бы.

Она уснула и во сне опять оказалась около леса. Паника забивала мозги, не давала думать. Конечно, надо было бежать, но почему-то еще очень хотелось вглядеться в темноту деревьев. Там мерцал огонек. Кто когда-нибудь блуждал в лесу, знает, как притягивают спасительные знаки – просвет между деревьями, голоса вдали, огоньки в темноте. Огонек мог быть спасением. И она тут же оказалась около него. Горел костер. Вокруг него сидели. Спины, спины. Много спин. И ни одна голова не шевелилась, никто ничего не говорил. Нинка чувствовала, что подходить не надо. Сидят себе люди – и пусть сидят. Она только постоит за деревом, посмотрит на огонь. На такой умиротворяющий, спасительный огонь. Переступила, чтобы было удобней стоять.

Хрустнуло.

Нинка глянула в сторону, пытаясь найти источник шума. И только подняв ногу, поняла, где хрустит ветка.

Когда она снова посмотрел на костер, все лица были повернуты к ней. Страшные. Это были не лица, а злая усмешка жестокого фантазера. Вытянутые, плющенные, со съехавшими к переносице глазами, с перекошенными скулами, с раздутыми лбами.

Уроды.

Распахнула рот, чтобы закричать, шарахнулась, ударилась обо что-то невозможно твердое.

Сверху на нее смотрели черные глаза.

– Иди, – раздался голос. – Ты будешь прислуживать моим детям.

Он подтолкнул ее в спину. Нинка взмахнула руками и полетела в костер. Удачно приземлилась на горячие угли, уперлась в них руками и коленями. Было больно и обидно. А вокруг ухали и выли в довольном смехе. Нинка утопила пальцы в углях. Нож, ей нужен был нож. Она всадит его в живот человека в черной шляпе и выпустит его зеленые кишки. Потом все станет хорошо. И она тоже станет хорошей. Потому что если тебя обижают, а ты за это наказываешь – это правильно. Нинка – жертва, и все вокруг в этом виноваты.

В темноте мелькнул волчишко, устроил свой сверток рядом с уродцами. Сверток зашевелился и заворчал.

Это оказался младенец.

Нинка села на теплую после углей землю, почесала нос. Где-то это уже было. Она как будто смотрела телевизор.

Волчонок поставил рядом ведро.

«Нужно молоко», – поняла Нинка. Посмотрела по сторонам. Лес никак не вязался с коровником. В лесу обычно волки, а еще лоси. Но те молоко не дают.

Ребенок в кульке заорал. Нинка вгляделась. Лицо его было обыкновенным. Красным от натуги. Ближайший уродец поднял руку. Она у него была большая как подушка. И он собрался этой рукой-подушкой лицо ребенка закрыть.

Нинка громыхнула ведром.

Рука остановилась.

Если пойти искать корову, то можно вообще сбежать.

Все опять с любопытством смотрели на Нинку. Она встала. Руки были грязные. Интересно, как они видят себе, что она будет кого-то доить?

Из темноты вышла корова. Вполне себе корова. С рогами. Жует. Нинка пошла вокруг. Хвост мотался туда-сюда, хотя никаких мух не было. Корова им просто так размахивала. Нинка поставила ведро. Корова повернула к ней голову. Перестала жевать. У нее был влажный розовый нос с коричневым пятном у ноздри, короткие белые нежные волосики на переносице, темные глаза с длинными светлыми ресницами. Захотелось погладить этот мягкий доверчивый нос. Нинка потянулась к ней пальцами.

Сначала послышался странный хруст. А потом Нинка получила сильный удар в колено. Уже падая и откатываясь от нового удара – корова еще раз лягнула задней ногой, но не попала, – Нинка подумала, что это хорошая причина никого не доить. Да и ребенок кричать перестал. Над ней склонился уродец с изувеченной рукой. Что-то у него было с собой. Он это поднял и опустил подушку на лицо.

Во сне Нинка ухнула в черноту смерти, сердце заколотилось в горле. Она резко села, приходя в себя.

В квартире стояла звенящая пустота. А ведь где-то должны были шуршать