Однажды вечером девушка почувствовала себя особенно одинокой, и ей, как никогда прежде, захотелось, чтобы рядом оказался кто-то, с кем она могла бы разделить длинные тягостные часы после ужина, когда ночь бесшумно наваливается всей своей мрачной черной массой на землю, подминая под себя высокие деревья в парке. Мелори вспоминала те суматошные дни, когда дом был наполнен суетой и смехом, когда вечерами из окон гостиной потоком струился яркий свет, растекаясь по бархату лужаек. И хотя сама она почти не принимала участия в том веселом празднестве, на душе у нее все равно было радостно оттого, что другие люди вокруг нее получают удовольствие от жизни. По крайней мере, так говорила она сама себе, стоя за тяжелыми шторами в своей комнате, прислушиваясь к одинокому уханью совы в листве деревьев, которые жались поближе к дому, и наблюдая за золотым серпом молодой луны, поднимавшимся в густую синеву над их верхушками.

Перед ее мысленным взором часто возникала картина: высокий худощавый элегантный мужчина в смокинге с грацией пантеры выходит из залитых светом застекленных дверей на террасу вместе со стройной женщиной в золотистом платье, тесно прижавшейся к нему. Они идут к старой лестнице, которая ведет вниз, к мерцающим в лунном свете изумрудным лужайкам. Всякий раз, когда Мелори вспоминала эту сцену, уханье совы звучало печальнее, чем обычно.

Иногда ночную тишину нарушала музыка — Адриан развлекал себя в долгие бессонные часы. Пару раз он присылал ей приглашение присоединиться к нему в салоне. Она любила сидеть там рядом с ним, наблюдая, как его пальцы неутомимо скользят по клавишам, но когда он переставал играть и устраивался в кресле напротив, пристально рассматривая ее, это вызывало у нее замешательство и смущало. Порой в его красивых черных глазах появлялось странное, опасное выражение, и девушка начинала чувствовать, что нарушает приличия, что негоже ей в столь поздний час оставаться наедине с мужчиной в спящем доме, что своим присутствием она внушает Адриану ложную надежду.

Однажды позвонила Джил Хардинг и позвала ее в гости. Мелори с благодарностью согласилась. Впервые за много недель она не будет одинокой, когда зайдет солнце!

На этот раз им ничто не помешало встретиться.

— Я всегда думала, что Саладин слишком норовист даже для Райфа Бенедикта, — заметила Джил, когда девушки уютно устроились в ее гостиной после того, как помогли миссис Хардинг убрать посуду после ужина. — Скажи-ка… — Она смяла окурок в пепельнице и немедленно закурила другую сигарету. — Как ты думаешь, у этой балерины есть шанс захомутать его?

Мелори совсем не хотелось обсуждать эту тему.

— Кого, Саладина? — хмыкнула она. — Он не создан для того, чтобы ходить в упряжке.

— Кто, Саладин? — съязвила в свою очередь Джил, которая не собиралась сдаваться.

Мелори вздохнула:

— Вообще-то миссис Карпентер, по-моему, немного опасается, что… что…

— Что мисс Мартингейл уже преуспела?

— Ну да… Иначе мистер Бенедикт не привез бы ее в «Морвен». — Мелори вспомнила тот вечер, когда, вместо того чтобы отлежаться в постели после падения с лошади, Райф сделал над собой усилие и вышел к ужину, чтобы его особенная гостья не обиделась…

Джил покачала головой и уставилась на мерцающий кончик своей сигареты.

— И все же я не могу в это поверить, — сказала она. — Не могу поверить в то, что такой закоренелый холостяк, как Райф Бенедикт, каким я всегда его считала, так легко стал жертвой прелестной танцовщицы. По общему признанию, она талантливая балерина, но… — Девушка вновь покачала головой. — Я почему-то не могу себе представить ее хозяйкой «Морвена». — Она откинулась на спинку кресла и посмотрела на Мелори так, будто что-то более важное, чем матримониальные планы старшего Бенедикта, занимало ее мысли. Милые карие глаза Джил затуманились. Казалось, ее мучает очень серьезный вопрос, хотя трудно было поверить, что эту беззаботную девушку интересует что-то еще, кроме активной и полной развлечений жизни в Лондоне. — Расскажи мне… расскажи мне об Адриане, — попросила вдруг Джил.

Мелори взглянула на нее с удивлением. Что можно рассказать об Адриане, кроме того, что он полностью поглощен своей музыкой и ничто другое, даже родная дочь, не имеет для него значения?

— Ты ему нравишься, да? — тихо произнесла Джил, глядя на нее в упор. — Миссис Карпентер шепнула маме, что ты первый человек, на которого он обратил внимание после той автокатастрофы. Даже Райф удивился, что он проявил к тебе интерес.

Мелори почувствовала себя так, будто ее только что обвинили в преступлении. Ей стало неловко.

— Могу тебя заверить, что, если Адриан и интересуется мной, это просто потому… просто из-за Серены…

— Чепуха! — фыркнула Джил. — У Серены было много гувернанток, но, насколько мне известно, Адриан даже не подозревал об их существовании. — Она посмотрела на Мелори с задумчивой, немного тоскливой и все же одобрительной улыбкой. — Нет, определенно дело в тебе самой… Ты не такая яркая красавица, как Соня Мартингейл, и, возможно, Райф, который славится своим утонченным вкусом, еще не разглядел твоего очарования, но Адриан с его любовью к музыке и склонностью к мистике и поэзии… Понимаешь, он должен испытывать необходимость в ком-то реальном, успокаивающем, утешающем и поддерживающем… И в тебе это есть. В тебе есть нечто гораздо более важное для него, чем броская красота.

Мелори совсем сконфузилась. Джил встала и кинула взгляд на часы.

— Становится поздно, а папа забрал машину, так что тебя некому отвезти домой. Давай я провожу тебя. Думаю, свежий воздух пойдет мне на пользу. Хорошо, что ночь сегодня такая лунная.

Но Мелори позволила Джил дойти с ней лишь до конца деревенской улочки, затем попрощалась и одна направилась через парк, чтобы сократить дорогу на четверть мили.

Была, как верно заметила Джил, лунная ночь, потрясающе красивая; легкое дуновение ветерка волновало листву, когда Мелори шла под раскидистыми ветвями, которые образовали полог между ней и бездонным ясным небом, усеянным мириадами далеких звезд, похожих на крошечные драгоценные камни. И единственное, что мешало ей насладиться безмятежной прелестью июльской ночи, — это слова, сказанные Джил Хардинг: «Ты не такая яркая красавица, как Соня Мартингейл, и, возможно, Райф, который славится своим утонченным вкусом, еще не разглядел твоего очарования…»

Что в ней нашел Адриан, Мелори не понимала, впрочем, ей это было неинтересно. Главное, что Райфу она безразлична… Джил всего лишь произнесла вслух то, что она и сама слишком хорошо осознавала…

Девушка вышла из густых зарослей на обочину широкой дороги, бежавшей через парк и сливавшейся с подъездной аллеей «Морвен-Грейндж», и в этот миг яркий свет фар выхватил из тьмы кусты, волной накатил гул мотора. Мощный спортивный автомобиль приближался на огромной скорости, и Мелори попятилась. К ее огромному изумлению, внезапно раздался неприятный визг покрышек, и машина остановилась всего в нескольких ярдах от нее. Дверца рядом с водителем распахнулась. До Мелори долетел мужской голос: