Но тут, как говорят, не было счастья, да несчастье помогло. Слухи о возможной войне с Турцией оживились. Однако Подольский кирасирский полк на эту войну наверняка не пошел бы. Между тем Петр имел неплохой опыт в молдавских делах. Под этим предлогом он попросил помощи по переводу в войска Второй армии, которая наверняка приняла бы участие в походе. Здесь ему посодействовал и Павел Пестель, который несколько лет был старшим адъютантом командующего армией. И вскоре Петр оказался приписан к 19-й пехотной дивизии Седьмого корпуса, стоявшей в Умани.

На дивизию недавно был поставлен один из государевых любимцев, боевой генерал-майор Сергей Григорьевич Волконский. Такая замена старых начальников на более молодых и боевых генералов и полковников проходила с некоторого времени в Шестом и Седьмом пехотных корпусах, нацеленных на Турцию. Кстати, успешному переводу Ломоносова именно в эту дивизию способствовало и то, что некогда как раз Волконский инструктировал Лунина для поездки во Францию, передавая свои парижские связи…

…Ломоносов явился лично к командиру дивизии. Худощавый князь Волконский встретил его добродушно, протянул руку и улыбнулся своей своеобразной улыбкой, которая происходила оттого, что все верхние зубы были выбиты в бою и вместо них стояли искусственные. Он говорил слегка шепелявя:

— Наслышан я о ваших поездках на юг. Думаю, что ваш опыт может нам пригодиться через некоторое время.

— Буду очень рад. Как скоро приступать к службе?

— Вы ведь недавно женились? Пока никаких дел нет, летом можете располагать собой — это ваш отпуск. Наслаждайтесь семейной жизнью, она может быть недолгой. Вероятно, осенью у нас побывает государь и отдаст нам свои распоряжения. Поэтому вам к ноябрю следует решить все свои личные дела и быть здесь.

В это время в кабинет командира дивизии стремительно вошла молодая женщина невысокого роста. Ее смугловатое лицо, обрамленное темными волосами, не было очень красивым, но в ее порывистых движениях кипела энергия, лучившаяся в ее карих глазах. Генерал нежно привлек ее к себе.

— Познакомьтесь, майор, — это моя новая женка, Мария Николавна.

Молодая женщина сделала небольшой книксен. Майор наклонил голову:

— Петр Ломоносов!

Жена Волконского с любопытством на него поглядела.

— Очень приятно, — ответила она красивым контральто.

— Кстати, жена — ваша четвероюродная кузина — дочь нашего корпусного начальника, генерала Раевского. Вы не знакомы?

Теперь Петр уловил в ней нечто общее — в округлости лица, решительном подбородке, непокорных кудрях волос, горящем энергией взоре — с героем Отечественной войны.

— Увы, нет, — ответил он.

— Между прочим, почему вы не попросили протекции родственника при переводе ко мне? — полюбопытствовал генерал.

— Мы не близки с семьей моей троюродной тетушки, — дипломатично ответил Петр.

К чему было объясняться, что представителю захиревающей, хотя и наиболее прямой, ветви ломоносовского рода, у которой остался от прежнего благополучия лишь баронский титул елизаветинских времен да доходный дом, не хотелось быть бедным родственником при знаменитом полководце и богатейшем помещике.

— Ну что же — я вас не задерживаю, ступайте, — отпустил его Волконский.

— Слушаюсь! — Майор отдал честь и удалился. Уезжая из дивизионного штаба, он вспомнил историю, рассказанную ему Пестелем под большим секретом, для того чтобы он не был запросто со своим новым дивизионным командиром:

— …Когда союзники, только одолевшие корсиканского льва в его логове, в конце 1814 года собрались в Вене, зашел вопрос о вознаграждении победителям. Государь Александр потребовал себе Герцогство Варшавское, воевавшее против России, и с ним — польскую корону. Своему свату и союзнику, Прусскому королю, он запросил еще больший кусок — Саксонию, курфюрст которой был верным клевретом Наполеона.

Но тут вмешался Талейран, представлявший Людовика Восемнадцатого, ныне умершего, а тогда считанные месяцы назад усаженного на трон союзниками. Он повел интриги с Меттернихом, и дело кончилось тем, что англичане, до того воевавшие только на море (не считая десанта в Португалию), австрийцы и французы объединились. Они стали вслух подсчитывать, сколько войск они смогут выставить против русских и пруссаков, проливших больше всего крови в войне с Наполеоном. Александр запальчиво ответил, что война его не пугает. А меж тем вспомнил, что император Бонапарт легко отдавал своим союзникам то, что ему никогда не принадлежало (например, Финляндию и Бессарабию — России). Государь вызвал к себе князя Сергея Волконского, решительность которого ему была известна по совместным с полковником Бенкендорфом партизанским действиям в двенадцатом году, и сказал ему:

«Езжайте сударь в Париж, поговорите с бывшими генералами Бонапарта, и пошлите кого-нибудь на остров Эльбу, сказать пленнику: русский царь от войны устал и ему и за Одером дел хватает». И в 1815 году Наполеон вернулся с Эльбы, и начались его знаменитые «Сто дней». И союзникам пришлось пролить немало крови, чтобы снова окончательно победить его. Англичанам, австрийцам и менее — пруссакам, подоспевшим лишь к самому исходу роковой битвы Ватерлоо. Русская же армия не торопилась на поле боя. Поэтому ее новый вход в Париж был блистательным, слова совета, которые государь повторил вновь восстановленному Людовику, были лучше поняты, и союзники больше не помышляли о войне с Россией из-за Польши…

История была поучительна и выставляла князя Сергея более искушенным в интригах человеком, чем могло показаться при взгляде на его открытое лицо.

— Вряд ли он опишет эту историю в своих мемуарах, если таковые будут, — заметил Пестель в конце рассказа.

Теперь Ломоносовы всей семьей гостили в поместье Жуковых.

— Как тебе служится у цесаревича? — Каждый приезд тесть задавал зятю один и тот же вопрос.

— Прекрасно, — так же ответил Петр. — Константин — деспот, но такой, которого можно убедить словом в его неправоте. А именно это отличает государя от тирана. Армию он любит и уважает, солдаты служат всего семь лет, а не двадцать пять, как у нас, они прекрасно обмундированы и обучены. Фрунт, парады, конечно, как и все Павловичи, он. Резок на разводах, груб ужасно — бывало, что польские офицеры со шляхетским гонором даже стрелялись от его публичного выговора. Но, если поймет, что был неправ, — потом так же публично извинится.

Константин прост, скромен. Даже и часть поляков ему предана. Дворяне наши, правда, не сильно его любят — он бы екатерининские «Вольности дворянские» никогда не подписал. Он считает — раз ты дворянин, помещик — значит служи Отечеству, как при Петре Великом было!

Ко мне был насторожен, что начну я блистать образованностью: как все старого закала офицеры, умников он не любит. Но я не заношусь, и вскоре меня приняли за своего. А если у кого-то и возникнет вопрос, положено ли офицеру книжки читать, вместо того чтобы последние пожитки за ломберным столом закладывать, то секунданты нам всегда помогут найти верный ответ.