– И все–таки, я тебя не понимаю. Твой долг осудить товарища и помочь ему раскаяться в проступке, а ты? Ты выгораживаешь преступника.

– Меня вы не понимаете, а тетю Клаву понимаете? Тогда объясните мне. Она сама себя не всегда понимает. То была водка, то не было. То курили, то не курили. В чем конкретно она Сергея обвиняет? Он дурак, конечно, но за это не судят. Никакой он не преступник.

– Но беспорядки были?

– Были.

– Кто их организовывал?

– Я.

– Я так и полагала. Тогда приступим к твоему делу.

Завуч раскрывает Мишину папку. Мишина папка толще папки Сереги. Сразу видно, что Миша гораздо опаснее. Миша – закоренелый преступник. Рецидивист.

– В твоем деле масса замечаний: пропуски уроков, грубость старшим. Вот, например, объясни мне, откуда у тебя последнее замечание?

– Последних должно быть два. По литературе и математике.

– За что?

– За Достоевского. Я назвал Достоевского идиотом.

– А по математике за что?

– Я же сказал, два замечания. По математике тоже за Достоевского.

– Но по математике у тебя нет замечания.

– Одно из двух: или она еще не записала замечание, или Достоевский на самом деле не очень умный человек.

– Я не вижу связи.

– Все просто. Достоевский утверждал, что в рулетку можно выиграть, если ставить понемногу, а математика утверждает, что выиграть в рулетку невозможно. Даже формула есть для точного подсчета вероятности.

– Ничего страшного. Достоевский ошибался.

– Да это понятно, что ошибался. – Миша встряхивает головой, отбрасывая прядь волос со лба. – Дело не в этом. Ошибался он потому, что был глуп. Зачем мне читать книги глупого человека?

– Достоевский не глупый человек и гениальный писатель.

– Мы можем поспорить?

– Нет. Ты и так отнимаешь слишком много моего времени.

Миша молчит. Серега мрачно сжимает и разжимает в кулаке эспандер. Тетя Клава тоже молчит. Тетя Клава стоит, прислонившись к стене, и почти спит. Очевидно, у тети Клавы нет собственного мнения о Достоевском.

– Почему ты молчишь?

– Не хочу отнимать у вас время.

– Но признаваться все равно придется.

– Я знаю.

– Тогда рассказывай.

– Крокодильи яйца я не знаю, где можно купить. И страусиные тоже. Хотя говорят, что из страусиных яиц можно большие яичницы жарить.

– Хватит.

– Хватит так хватит. Хотя я вас тоже не понимаю. Сначала: говори, потом: хватит.

– Перестань изображать из себя клоуна. Будешь признаваться?

– В чем?

– В организации беспорядков.

– Так я уже признался. Вызывайте милицию, сажайте меня в тюрьму.

– С тобой невозможно разговаривать по–хорошему. У меня кончается терпение. Ты нарушал режим дня?

– Нет.

– Подожди, ты же сам только что сказал, что был организатором.

– Организатором чего?

– Вот это я и хочу от тебя услышать.

Голос завуча уже дрожит. Еще немного, и она закричит на Мишу. Миша не замечает этого, Миша думает.

– Так. Давайте по порядку. Сначала договоримся о системе аксиом, потом на основании этих аксиом выведем суждения. Хорошо?

– Нет, не хорошо. Я не хочу больше ничего слышать ни об аксиомах, ни о крокодильих яйцах.

– А о чем вы хотите слышать? И потом, если я начну просто повторять то, что вам хочется слышать, я могу неизвестно чего на себя наговорить.

– Что происходило в тот вечер?

– Футбол.

– А после футбола?

– Ничего.

– Значит, ты утверждаешь, что сразу после футбола пошел спать?

– Нет. Я этого не утверждаю.

– Вот видишь, тогда расскажи все, что помнишь.

– Я не смотрел футбол, а пошел спать до футбола.

– Я тебе не верю.

– Я так и знал. Мне никто не верит. Серега не верит, тетя Клава не верит, теперь еще вы не верите. Спросите тетю Клаву, она меня в тот вечер спать укладывала.

– А Федя?

– При чем тут Федя? Федю я заранее спать отправил. Нет, вы спросите тетю Клаву.

– Клавдия Никаноровна.

Тетя Клава спит. Тетя Клава спит стоя. Глаза ее закрыты, руки сложены на груди.

– Клавдия Никаноровна, – завуч вынуждена почти кричать.

– Что?

Тетя Клава медленно просыпается.

– Миша утверждает, что вы его уложили спать. Это правда?

– Уложила. Уложила я его, он еще, сволочь, горшок попросил. Я принесла.

– Но вы же утверждали, что он нарушал режим дня и организовывал беспорядки в ваше дежурство?

– Нарушал! Конечно нарушал.

Тетя Клава уже совсем проснулась, и голос ее набирает обороты.

– Он всегда нарушает, он у них главный. Уж на что Сергей бандит, а Миша в сто раз его хуже. Вы его плохо знаете. Он у них главный. Он всегда нарушает.

– Мне надо сказать. – Миша говорит уже почти еле слышно. Миша устал.

– Хватит, ты уже достаточно наговорился сегодня. Я вызываю директора и выношу вопрос на педагогический совет школы.

– Что мне инкриминируется?

– Ишь ты как заговорил, когда тебя прижали! – Завуч почти довольна. – На педагогическом совете и расскажешь.

– О чем?

– Сам знаешь о чем. Ты же признался.

– В чем? – Миша говорит без интонаций. Миша не смотрит в глаза завуча. Он нервничает. Нервничает Миша редко.

– Ты сам признался в организации беспорядков.

– Когда?

– Только что. Когда сказал, что водки не было, а беспорядки были.

– Нам придется договориться об аксиоматике. Позовите учителя физики.

– Может, математики?

– Можно и математики, но у меня с этой учительницей отношения не сложились. На педагогическом совете все равно будет учитель физики. Вы ничего не теряете, позовите физика, пожалуйста. Или позвольте определить аксиомы самостоятельно.

– Хорошо. У тебя две минуты.

– Все, что говорит сотрудник детского дома, – правда. Тетя Клава – сотрудник детского дома. Тетя Клава видела беспорядки и нарушение режима. Я не видел. Если я не видел явления – это не значит, что оно не существует. Тетя Клава утверждает, что я являюсь организатором беспорядков, значит, так оно и есть. Мы же не можем менять аксиомы в процессе рассуждения?