Все же и в эти дни у меня бывали радостные минуты. Это случалось вечером, иногда на закате, а иногда и в сумерках, когда я наконец добиралась до очередного трактира. Так славно было, намерзшись и устав от долгого пути верхом, ввалиться в теплое помещение, где в огромном очаге весело трещит пламя, вдоль стен уютно мерцают огоньки масляных светильников, аромат смолистого дерева смешивается с восхитительным запахом жареного мяса, а над столами плывет негромкое гудение разговоров! Я топала сапогами на пороге, стряхивала снег с плаща и, подав знак трактирщику, блаженно вытягивалась на свободном стуле поближе к очагу. Бывало, что за этим следовала легкая заминка — трактирщик не мог поверить, что столь юная особа путешествует в одиночестве, и ждал, пока войдут остальные путники. Но наконец, убедившись в своей ошибке, сам хозяин или кто-то из слуг спешил ко мне, я королевским жестом протягивала ему серебряную монету и заказывала комнату на одного, с камином и горячей водой — пока что у меня было достаточно денег, чтобы это себе позволить. «И позаботьтесь о моем тйорле». — «Ужин в номер подать прикажете?» — почтительно осведомлялся трактирщик уже без всяких скидок на возраст (мои деньги внушали ему еще большее почтение, чем моя шпага). «Нет, я поужинаю в общем зале», — неизменно отвечала я. Дело было не в том, что после многочасового пути по снежной пустыне мне было так уж приятно общество других аньйо — просто я надеялась, прислушиваясь к разговорам путешествующих, разузнать что-нибудь новое о пришельцах.

Но, увы, тут меня ждало разочарование! Они говорили о чем угодно — о последнем урожае и ценах на пиво, об охоте на твурков и ревматизме, о женах, детях и тйорлах, о столичных модах и недавних покупках, с особой охотой обсуждали сплетни из жизни губернатора провинции, йартнарской и столичной знати, с несколько большей осторожностью (обратно пропорциональной, впрочем, количеству выпитого) из жизни королевского двора… Однако событие, которое казалось мне едва ли не самым важным во всей истории нашего мира, похоже, не занимало их совершенно! Я просто не могла в это поверить. У меня мелькнула было мысль, что они попросту боятся говорить на эту тему (я помнила слова отчима о директиве по пресечению слухов), но, слыша, как они запросто перемывают косточки королевской семье, я была вынуждена отвергнуть это объяснение. Они, должно быть, и в самом деле считали, что пиво, масти тйорлов или ломота в суставах, третью зиму подряд одолевающая тетку чьей-то жены, важнее прибытия пришельцев со звезд!

Несколько раз я, потеряв терпение, пыталась сама завести разговор на интересующую меня тему, но натыкалась в ответ на пренебрежительное «байки!» (как будто все местные и столичные сплетни, которые они обсуждали, были святой истиной) или в лучшем случае «ну, это дела заморские, пусть гантрусы сами с ними разбираются». Лишь один тощий и неопрятный субъект с помятым лицом, по виду — типичный спившийся подмастерье, проявил интерес к разговору и заявил, что хорошо бы этим чужезвездным летунам убраться подобру-поздорову, откуда приперлись, «а заодно и наших крылатых пусть с собой прихватят — воздух чище будет». От этого типа разило потом и пивом, и у меня было сильнейшее желание объяснить ему, без кого именно воздух будет чище, но я сдержалась. Скандал мне был не нужен, а разоблачение — тем более. Поэтому, даже садясь у очага в общем зале, я не снимала свой подбитый мехом плащ, а только расстегивала его.

Лишь позже, поднявшись в свой номер и заперев дверь изнутри, я могла наконец дать свободу крыльям — это был второй блаженный момент вечера…

Когда я проснулась на следующее после разговора с тем кретином утро, комната была залита ярким солнечным светом. Я выглянула в окно; небо впервые за время моего путешествия очистилось от туч, снег весело искрился на солнце. Не скажу, впрочем, что это сильно меня обрадовало: зима — настолько идиотское время года, что даже солнце в эту пору означает не тепло, а холод.

Белый дым из труб сельских домов поднимался как-то по-особенному, поэтому с первого взгляда на него стало ясно — на улице мороз. Однако делать было нечего, я оделась и спустилась вниз.

— Уезжаете, барышня? — спросил меня трактирщик и, не дожидаясь очевидного ответа, добавил: — Я бы на вашем месте повременил. В такую погоду ехать опасно.

— Неужели так холодно? — скептически осведомилась я. В этот момент кто-то из постояльцев вошел в трактир; из открытой двери дохнуло ледяным воздухом, и в солнечном луче сверкнула снежная пыль.

— Не просто холодно, — ответил трактирщик. — Днем будет сильная метель.

— По-моему, небо ясно и ветра почти нет, — возразила я, вспомнив, как поднимался дым.

— Так то сейчас, — настаивал он. — У меня с вечера кости ноют, говорю вам, буря идет.

Я пожала плечами. К подобному способу предсказания погоды я относилась скептически, и, кроме того, у меня было подозрение, что хозяин просто хочет удержать выгодного клиента еще на день. Да и так ли страшна метель? Я уезжала из дома в сильный снегопад, и ничего. В этой части королевства дороги хорошие и жилье встречается часто.

В общем, я распрощалась с трактирщиком, который неодобрительно качал головой, и вышла на улицу. Мороз тут же впился в лицо ледяными иголками. Я поплотнее закуталась в меховой плащ, нахлобучила шапку и натянула теплые рукавицы. Слуга вывел из тйорлена Йарре, выпускавшего из ноздрей густые струи пара. Тйорл с беспокойством крутил головой — похоже, ему погода тоже не нравилась. Тем не менее я запрыгнула в седло и выехала со двора.

Вскоре селение осталось позади, дорога углубилась в лес.

Было очень тихо; лишь снег негромко поскрипывал под копытами Йарре.

Несмотря на всю мою неприязнь к зиме, я не могла не залюбоваться снежным нарядом деревьев; мириады легких сверкающих кристалликов одели не только каждую ветку, но и каждую иголочку, превратив ее в серебряную стрелку. Во всем лесу не осталось иного цвета, кроме белого. Доктор Ваайне, глядя на такую картину, вероятно, отметил бы, что она возникает вследствие резкого падения температуры, вызывающего быструю кристаллизацию атмосферной влаги, и что вторжение холодных масс воздуха при столкновении с теплыми чревато погодными катаклизмами; но я тогда не подумала обо всем этом.

Затем дорога стала подниматься. Выехав из леса на гребень выгнутого подковой холма, я впервые ощутила резкий порыв ледяного ветра. Оглянувшись через плечо, я увидела тяжелую, отечного цвета тучу, которая ползла с юго-запада. В долине передо мной лежала маленькая деревенька, всего в десяток дворов; когда я добралась до нее, по дороге уже стелилась поземка, закручивая в воздухе мгновенные снежные вихри. Постоялого двора в деревне не было, и я не стала в ней задерживаться. Если верить карте, дальше будет большое село, где можно дать отдых тйорлу, погреться и пообедать. До него оставалось менее восьми миль, а заночевать я рассчитывала уже в Каарве — первом на этой дороге городе Лланкерской провинции.

Когда я проезжала мимо последнего дома деревеньки, дородная крестьянка, вышедшая на порог вытряхнуть одеяло, окликнула меня: «Куда едешь, не видишь, метель собирается!» Но я отмахнулась от нее так же, как от трактирщика. Выросшая в городе, я просто не представляла себе, что какой-то ветер со снегом может представлять реальную опасность, особенно для моего могучего тйорла.