Обыкновенно проезжающие останавливаются в трактирах лишь на одну ночь, но в те дни дороги были плохи из-за капризов погоды, поэтому многие путешественники, не имевшие спешных дел, предпочитали переждать несколько суток, пока либо потепление, либо копыта тйорлов и полозья экипажей более нетерпеливых путников сделают путь более комфортным. Так что публика в «Серебряном тйорле» менялась не очень активно. Когда утром третьего (четырнадцатого, если считать от прибытия в трактир) дня я спустилась вниз, многие из завтракавших в общем зале меня уже знали. Два-три удивленных взгляда я, конечно, поймала, но это дело обычное…

— Это еще что такое? — раздался мужской голос у меня за спиной. — Я думал, здесь харчевня, а не цирк!

Я вздрогнула как от удара. Собственно, ничто не означало, что фраза относится ко мне, поэтому я решила не обращать внимания, но уже чувствовала, что так просто мне не отделаться.

— С крыльями да еще и со шпагой! — не унимался голос. — Это у нее вместо хвоста, что ли?

Я резко повернулась, кладя руку на эфес, и сразу заметила детину, глумливо скалившегося мне в лицо. Его желтые зубы были крупными и длинными, как у тйорла, а оспины на лице свидетельствовали о перенесенной когда-то болезни. Судя по одежде — из городского простонародья, хотя и не бедный.

— Ты что-то имеешь против крылатых, или мне послышалось? — прищурилась я, подходя к нему. Разговоры за соседними столиками притихли — публика ожидала зрелища. «Действительно цирк!» — подумала я с отвращением.

— Смотрите-ка, еще и разговаривает! — удивленным тоном провозгласил этот тип. — Прям как настоящая аньйо!

Моя рука стискивала рукоять шпаги. Заколоть ублюдка прямо сейчас, пригвоздить его к стулу — посмотрим, как он тогда будет лыбиться! Но… он меня пальцем не тронул, и он безоружен. По ранайским законам, это было бы убийство. И я не могла вызвать его на дуэль — он принадлежал к низшему сословию. Закон предписывает в таких случаях подавать на оскорбителя в суд, но мы были в сельском трактире, а не на площади перед магистратом. Он знал все это и продолжал нагло ухмыляться.

Однако он не учел, что отчим учил меня не только благородному искусству фехтования. Когда до него оставалось не больше шага, я вдруг сняла руку с эфеса и со всей силы вмазала ему кулаком в нос, почувствовав, как хрустнул под костяшками ломающийся хрящ. Сильный удар в скулу может вызвать потерю сознания, но хороший удар в нос куда болезненней и, главное, оставляет память на всю жизнь.

Он завопил, прикрывая рукой расплющенные остатки своей широкой мужской сопелки; из-под пальцев текла кровь. Раздались одобрительные возгласы, кто-то зааплодировал — они явно не ожидали такой прыти от девчонки. Их не возмутило то, что крылатая бьет «нормального» аньйо, — лишь позже я поняла, что все дело было в том, кого именно я ударила. Хотя он не относился не то что к дворянскому или купеческому, но даже к ремесленному сословию, ни у одного из сидевших в зале не хватило бы смелости на такой поступок.

— Не слышу извинений, — холодно констатировала я, готовясь в то же время отскочить, если он полезет в драку. Он был почти наверняка сильнее меня — все-таки взрослый мужик, к тому же довольно крупный, хотя и не выглядевший тренированным, — однако даже не попытался дать сдачи.

— Уродина чокнутая, ты не знаешь, с кем связалась! — гнусаво скулил он. — Я…

А вот на этот раз он получил в скулу и, хотя в нем было добрых двести фунтов, свалился на пол. Правда, и у меня заныли костяшки.

— Что такое? — раздался вдруг еще один голос. — Кто смеет бить моего слугу?

Я обернулась. На лестнице, небрежно опершись о перила, стоял молодой красавец. Я не иронизирую — он действительно был красив и знал это. Ростом в четыре с четвертью локтя (на полторы головы выше меня), при этом изящно и пропорционально сложенный, с завитыми по столичной моде белокурыми волосами до плеч и желтыми словно солнце глазами… Мне всегда хотелось иметь такие глаза, ну или хотя бы синие, как море, но у меня они бездарно-серые, словно валяющийся в пыли камень. И внешность была не единственным призом, выпавшим ему в лотерее судьбы: весь его внешний вид говорил о богатстве и знатности. На нем был камзол темно-бордового бархата, такие же штаны, остроносые сапоги, начищенные до блеска (уж не тем ли слугой?) и белые перчатки (такие делают из кожи новорожденных тйорлят, и стоят они очень дорого). На бедре висела длинная шпага в посеребренных ножнах с рубином на рукояти.

Но мне было не до эстетики.

— Сударь, ваш слуга нанес мне серьезное оскорбление, — проинформировала я его. — Впрочем, полагаю, что уже воздала ему по заслугам, а потому не стану требовать с вас сатисфакции.

— Она полагает! — фыркнул он, делая пару шагов вниз по ступеням. — Да кто ты такая вообще?

— Эйольта Лаарен-Штрайе, дочь королевского палача Йартнара, — на сей раз я не стала это скрывать. — И извольте говорить мне «вы».

Он расхохотался.

— Дочь палача, говоришь? Твой папаша дурно справляется со своими обязанностями. Во-первых, он мог бы отрезать тебе эти опахала и сделать тебя похожей на аньйо, а не на вйофна. А во-вторых, ему следовало почаще тебя пороть, чтобы ты не воображала о себе невесть что. Впрочем, это никогда не поздно исправить.

Говоря это, он лениво-расслабленной походкой приближался ко мне. Когда он был почти рядом, я обнажила шпагу. Сбоку кряхтел и стонал, поднимаясь с пола, его слуга. Я стрельнула глазами в его сторону и убедилась, что он пока не опасен.

— Я требую немедленных извинений! — крикнула я, становясь в боевую позицию. — Или же защищайтесь!

Но его рука даже не дрогнула в сторону эфеса. Он просто продолжал наступать на меня. По правилам дуэли я не имела права атаковать первой, пока он не взял в руки оружия. Что за дурацкое положение! Мне пришлось сделать шаг назад, потом еще один. Послышались смешки. На третьем шагу я уперлась в стол позади меня. И тут он попросту протянул руку в перчатке, схватил мою шпагу и рванул, выворачивая. Рывок был таким сильным и неожиданным, что я выпустила рукоять. В следующий миг он уже выкручивал мне руку, разворачивая меня спиной к себе. Я пыталась вырваться, но он был чертовски силен. Я взмахнула крыльями, надеясь попасть ему в лицо, но тут он так рванул мою руку, что я вскрикнула от боли и беспомощно плюхнулась животом на стол.

— Да, никогда не поздно выбить из девки дурь, — повторил он. — Сейчас я отшлепаю тебя твоей собственной шпагой.

— Ты не смеешь! — крикнула я. — Я принадлежу к чиновному сословию!

Но в тот же миг обжигающий удар обрушился на мой зад — что делать, рассказываю, как было, — и мне пришлось закусить губу, чтобы не закричать. Я уже говорила, кажется, что отчим никогда не бил меня и в школе тоже не было телесных наказаний — все же это была не школа для простонародья. Так что я даже не представляла себе, что это такое… Но и этот тип не представлял, что такое я. Он не знал, что с внутренней стороны моего жакета пришиты четыре кармашка для метательных ножей — два под правую руку, два под левую. И, поскольку моя левая рука оставалась свободной, я сунула ее под жакет, прикрывая крылом. Он успел ударить меня еще один раз, а когда замахнулся для третьего, я со всей силы вонзила нож ему в ногу.