Пленник висел, подвешенный на цепях за связанные руки и смотрел на палачей отчаянным взглядом. Он был совсем молод, лет двадцати. Сейчас, впрочем, никто не смог бы судить о его возрасте: обезображенное побоями лицо не давало на это шанса.

Палач всегда спрашивал одно и то же.

Сначала — имя.

Первый день парень только кричал от боли и ужаса, не отвечая, на второй — когда приложили к спине раскаленный стальной прут — назвал себя. Сейчас имя он называл сразу. Сейчас он уже знал следующие три вопроса.

Второй: «Брал ли ты деньги у слуг чеора та Граствила? Либо же у самого чеора Граствила?».

Нет. Нет. Нет!

Кричать или молчать — без разницы. Палач и его помощник все равно снимут тебя с дыбы и зафиксируют на железной раме над ящиком свежих горячих углей. Искалеченной спиной — на раскаленные прутья. Руки и ноги окажутся скованны.

Третий вопрос: «Приказывал ли тебе кто-нибудь отнести на «Жемчужину» бочки со смолой и мешки соломы?».

— Нет! Нет же! — Кричит охрипший от боли и ужаса пленник. — Нет! Никогда!

Палач берет из ящика длинные блестящие щипцы. На левой руке ногтей у пленника уже нет. Значит, сегодня — очередь правой руки.

«Третий день. Это третий день пытки!» — Догадался Шеддерик та Хенвил.

Юноша, которого пытал ифленский палач, был ему незнаком. В том подвале сам Шеддерик никогда не был. Да и палач этот умер почти триста лет тому назад. Но у всякого решения есть свои последствия.

Шеддерик проснулся, когда пленник потерял сознание.

Снаружи было уже светло.

Темершана та Сиверс

Утром снова начался снегопад. Темери наблюдала, как постепенно сумрак рассеивается, и перед глазами встает белая тишина за окном. Белыми стали деревья, крыши хозяйственных построек на дворе. Поля вдалеке и лес — все покрывал ровный снег. Темери не помнила такой чистой белой зимы.

Служанка позвала завтракать, едва рассвело. К тому времени есть уже хотелось ощутимо: в монастыре вставали задолго до позднего зимнего света.

В общем зале оживление царило только у стола, облюбованного гвардейцами. Пресветлая сестра была задумчива и рассеяна, а чеор та Хенвил и вовсе не появился до того момента, как настало время уезжать.

А появившись, начал всех поторапливать, раздавать указания и приказы. На Темери он не бросил ни единого взгляда, и это ее немного успокоило. Вчерашняя ночь осталась в сердце странным, пугающим воспоминанием, но последствий не имела. Светлый лорд не собирался умирать. Выглядел здоровым и до отвращения деятельным.

Темери, которой собирать ничего было не нужно, оказалась на улице одной из первых, едва успели подать карету. Стояла, подняв лицо к небу и смотрела, как медленно и торжественно летят вниз белые хлопья. Могла бы стоять так долго-долго, постепенно покрываясь снегом, сливаясь с окружением, исчезая для всех вокруг… да только кто бы дал-то?

Засуетились, заторопились солдаты, повара тащили короба со снедью в дорогу, слуги устраивали их в специальном ящике, устроенном в задней части кареты. На крыше укрепляли еще какой-то груз.

Гвардейцы водили лошадей по двору, давая тем привыкнуть к снегу. Темери сдержанно попрощалась с пресветлой сестрой и уселась в карету, подле маленького оконца. Сквозь него можно будет смотреть на сказочно заснеженные окрестности, слушать перестук копыт и надеяться, что эта самая дорога будет длиться до бесконечности и никогда не приведет в Тоненг.

Тронулись по команде чеора та Хенвила. Предстоял долгий день в пути, Темери натянула до плеч предложенный кучером плед. Хоть карета и была зимней, а из щелей все-таки дуло.

Дорога к приграничной деревне и далее — к храму Ленны, была хоть и наезженной, а все-таки не такой людной, как Большой восточный тракт. По тракту до границы немного дальше, зато он проходит по обжитым, живописным местам, где часто встречаются деревеньки и постоялые дворы. Исторически сложилось, что дорогу эту используют чаще паломники, чем торговцы.

Она виляет змейкой мимо лесистых холмов и старых, растрескавшихся от времени скал.

Лошади шли не торопясь, карету покачивало. Темери, по глаза завернувшись в плед, любовалась припорошенным ельником, что тянулся за оконцем.

Изредка к этому самому оконцу подъезжал чеор та Хенвил, заглядывал внутрь, но убедившись, что его подопечная ни в чем не нуждается, снова немного отставал. Она была ему даже немного благодарна за то, что не пытается завязать беседу — хватило предыдущей ночи. Оставалось лишь надеяться, что благородный ифленец не обратил внимания, насколько ему удалось ее испугать…

Узел и кошелек она спрятала в ящичек под сиденьем, посох же не решилась выпускать из рук — так он и ехал с ней, кое-как поместившись внутри кареты.

Темери почти дремала, как вдруг карета резко остановилась, а через мгновение заднюю ее стенку пробила пуля.

То есть, сначала где-то рядом грохнуло, потом в стенку впереди ударилось и упало на сидение что-то блестящее и бесформенное, а потом уже, обернувшись, и увидев дыру в обивке, сквозь которую щетинились щепки, она сообразила, что в карету только что кто-то стрелял.

Темери, знающая, что с человеческим телом может сделать такой безобидный на первый взгляд металлический шарик, тут же попыталась пригнуться пониже, и не зря. В то же мгновение поблизости грохнуло еще два выстрела. Но стрелявшие или промахнулись, или палили вовсе не в карету. Она поудобней ухватила свой посох, и приготовилась ударить им любого, кто сунется внутрь.

Снаружи кто-то кричал. Послышался немелодичный звон сошедшихся сабель, мальканская и ифленская брань. Снова выстрелы.

Темери закусив губу, ждала своего момента. Так просто она не сдастся! Никак не сдастся. Она знает, что делать, когда наступит самый крайний случай. Но пока что у нее еще есть, что предъявить врагу. Есть, чем кусаться…

Дверца кареты резко распахнулась. Слепяще-белый свет вдруг перекрыл силуэт человека. Платок по глаза, меховая шапка… и рука, потянувшаяся внутрь. Схватить, вытащить… добить! Темери все силы, весь свой накопившийся страх вложила в один единственный удар посохом. Мимо этой протянутой руки, куда-то туда, где у незнакомца должна была быть грудь.

Вскрикнув, мужчина вывалился наружу, но на его месте вдруг появился следующий.

Темери уже изготовилась ударить снова, как вдруг услышала:

— Руку! Выходите, быстро!

Ифленец смотрел на нее почти с ненавистью, но это был все-таки знакомый враг.

И Темери доверилась ему: выбора-то не было. Чеор подхватил ее под локоть, помогая спрыгнуть на заснеженную дорогу, и она чуть не упала, пытаясь одновременно и высвободиться из хватки жестких пальцев, и сделать вид, что все нормально.

Неподалеку лежала мертвая лошадь чеора та Хенвила. Дорогу впереди перегораживало бревно. Мельком она увидела гвардейцев, которые заняли позиции позади кареты. Один из них лихорадочно перезаряжал пистолет, другой держал наготове саблю. Чуть дальше бесформенным пятном лежало тело еще одного бандита. И к ним по дороге со стороны деревни верхами скакали еще двое.