– Смотрите, какие красавцы! Вот гляньте: тут у меня и белых немного есть.

Он еще раз опустил руку в корзину и вынул оттуда белый гриб на толстенной ножке с маленькой шляпкой почти одного размера с ножкой. Я принял от него крепыша и стал, любуясь, вертеть его в руках.

– Грибки хорошие, нет слов. Да только нам они не пригодятся. Если б мы домой ехали, а так – куда их девать?

– Так ежели к родне едете в гости, им гостинец будет. Я сам-то грибы не ем. Только для продажи собираю, хотя, к слову сказать, продать-то в деревне – кому продашь? Но на «валюту», на самогон, значит, поменять можно. Конечно, городские грибы любят, да и цена на них в городе, говорят, хорошая. А у нас кого этим добром удивишь? Есть у нас один шустрый человек – сушит их, а потом оптом в город отвозит.

– А что, у вас грибной район здесь? Много грибков собирают?

– Да грибы – они ведь такие чудаки, не знаешь, когда пойдут в рост. Вот вроде знаешь уже место грибное, где они родятся, и не впервой собираешь, а только никогда не угадаешь: будут они или нет. Иной раз случается, и дождь хороший пройдет, выждешь день-другой, приходишь на заветное место, а нету их – грибов-то! Придешь через пару дней – опять ничего. Ходишь, ходишь, пока ноги не отвалятся, да все без толку. А в другой раз вроде и дождя хорошего не было, а зайдешь на знакомое место – только успевай кланяться. Соберешь все, наутро идешь туда же снова – и опять их хоть косой коси. Да много набрать – полдела, а вот куда их определить? Возни с ними много. Да и не едят их у нас. Плохо на брюхо они ложатся. А и не собрать такое дармовое добро – жалко. В Москве, говорят, они по цене мяса идут. Так вы в нашу деревню, что ли, направляетесь?

– А как называется ваша деревня?

– Тепляковка. Да тут недалеко осталось. Подвезете меня, а собака моя сама добежит. Слышь, Томка, тебя здесь оставим, у тебя ноги здоровые, не то что у меня – добежишь, – обратился он к рыжей собаке.

Та внимательно посмотрела на хозяина умными глазами и, казалось, вполне поняла его наказ.

– Она у меня умная, все слова понимает. Не гляди, что дворняга. Так подбросите или как?

– О чем разговор. Да и собачку возьмем – оба усядетесь сзади. Вообще-то мы к знахарке едем. А что у вас – деревня или село? Церковь имеется?

– По-старому село будет. А на кой она нам – церковь эта? Кто в нее ходить-то будет? У нас сектантов нет.

– Да разве в храм Божий только сектанты ходят? Как же младенцев новорожденных крестить или в Арбузовке храм есть?

– Нету тут нигде во всей округе. Мечеть у татар есть в Ахматовке – новая из красного камня. Да и не крестит никто – не приучены.

– Раз село, стало быть, был раньше у вас храм.

– Быть-то он был, конечно. Колокольня каменная до сих пор стоит. Старики рассказывали, что разорили ее активисты да комсомольцы в тридцатых годах. Ломать не стали – каменная церковь, так ее под амбар для колхоза определили. А вот кресты с куполов решили сшибить…

Никто на это дело не осмелился, окромя секретаря комсомольской ячейки. Обвязался он веревкой да полез на купол. Прикрепил веревку, значит, сначала к кресту – тому, что над алтарем, и полез на колокольню; там тоже завязал хорошенько. Спустился вниз, и дизелем стали кресты тянуть. Тянули, тянули – ничего не выходит. Зацепили гуськом второй дизель (трактор, значит). Дернули – крест и повалился с купола. Да не вниз упал, а кувыркнулся по наклонной, словно с горы, и шваркнул по кабине дизеля, да хребет трактористу перешиб. Тот так и остался до старости паралитиком.

Хотели на другой день второй крест сбить, да никто больше не решился, хотя комсомольский активист и агитировал. А через день и активист тот утоп на речке. Полез, говорят, в воду купаться, доплыл до середины, и как будто его кто в омут за ноги утянул. Люди на берегу видели, как он пытался выплыть, да не осилил. Хотя речка у нас спокойная – течение совсем тихое. Приехали власти, нырять в омут заставляли. Да все одно – не нашли утопленника. Так по сей день колокольня цела, и крест на ней стоит, а уж сколь лет прошло.

А с другим трактористом, тем, что в первом тракторе гуськом тянул, вскоре вышла такая история. Пошел он в лес за берестой. А надо сказать, что леса все местные вдоль и поперек нами исхожены – это ведь не тайга в Сибири. Заблудиться трудно – где следует, просеки прорублены лесниками. Так вот… Идет он по лесу и напал на грибное место – и даже не место, а как будто цепочка из грибов. Срежет гриб, смотрит дальше: а там еще один стоит. Срежет тот, другой, глядь: третий впереди. Да все такие ядреные – один другого лучше. Грибы его все глубже и дальше в лес манят и манят. Он уже полный малахай грибов набрал, а те все вперед его влекут. Но это ж всякий грибник знает, как азарт просыпается. Нет силы бросить. Вот, кажется, уж хватит, вон тот последний сорву – и довольно. Ан нет! Он уж грибы стал кучками складывать вдоль тропы – думает: за лукошком домой схожу, да вернусь и соберу. Забрел в такую чащу, что свет сквозь ветви не проходит от солнца. Собачка с ним была, так она вдруг залаяла отчаянно, вроде как говорит: остановись, мол, дальше нельзя. Но бедняга так в азарт вошел, что на собаку свою махнул, а она-то встала как вкопанная, да дальше и не пошла. Потявкала ему вслед и вернулась назад. А наш грибник-то собирал до тех пор, пока в поясницу не прострелило. Разогнул, значит, он спину и осмотрелся вокруг. Место какое-то незнакомое. Оглянулся назад, посмотрел вперед – шут его знает, куда занесло? А впереди вроде как просвет виднеется. Он вперед пошел – кусты раздвигать, и выходит, значит, то ли на просеку, то ли на полянку крошечную. Да только видит он, что на полянке изба стоит. Ну, изба в лесу не диковина – такие избы раньше охотники или лесники срубали на вырубках, чтобы было где отдохнуть после охоты или работы в лесу. Да только не припомнит наш грибник, чтобы раньше он встречал такую избу. Или уж слишком забрел в незнакомое место, или поставили эту избу недавно. Ну, что думать да гадать? Надо войти да узнать, что да как? Взошел он на крылечко, торкнулся в дверь, а она изнутри заперта. Постучался наш грибник, дверь отворяется, и на пороге появилась та самая старуха, что знахаркой в селе была. Вот вы к знахарке теперь едете, а та матерью нашей бабы Веры была. Он без всякой задней мысли ей говорит:

– Не пугайся, бабуля! Разреши в избу войти. Кажись, я заблудился – что-то местa не узнаю.

– Давно я тебя поджидаю, мил человек. Что же ты, голубчик, так долго ждать заставляешь? Проходи, коли явился.

Грибник подумал, что бабка сослепу его с кем-то путает, да и, не вникая особо на ее слова, шагнул в избу.

Убранство было скудным: кроме дощатого самодельного стола и длинной скамьи имелась русская печь, но все это выглядело больше похожим на декорации. Источником света служили три толстые сальные свечи в бронзовом старом подсвечнике. Таких свечей сегодня нигде нельзя купить. Маленькое оконце не имело второй внутренней рамы, стало быть, не для суровой зимы изба была срублена.

Никаких признаков обжитого помещения. Однако на столе стояло угощение, и это усталый грибник сразу приметил. Он был не прочь сейчас опрокинуть пару стаканчиков с устатку. Не удивило его даже то, что бутыль на столе имела не сегодняшний, а какой-то бутафорский вид из старого кинофильма. Это была большая бутыль зеленого стекла с узким горлышком – такие раньше назывались четвертью.