Воспользовавшись передышкой, Андрей решил наведаться в расположение штаба, чтобы разузнать насчет кормежки для солдат. Сколько можно экономить этот скудный сухой паек, щепотками вымеривая суп-концентрат и считая каждую чаинку?

По пути Аникин наткнулся на командира минометного взвода Старостенко. Лейтенант вместе с тремя бойцами тащил пятидесятимиллиметровый миномет.

– О, младший лейтенант! – радостно воскликнул командир ротных минометчиков. – На ловца и зверь бежит!

– Ага, мы тут от голодухи и от фашистских мин совсем озверели… – улыбаясь, ответил ему Аникин. Появление Старостенко было хорошим знаком. Во-первых, рота наконец-то получала такую необходимую в противостоянии с треклятым опорным пунктом, мощную огневую поддержку своих минометчиков. Во-вторых, если в расположение роты добрался Старостенко со своими парнями, значит, есть надежда, что где-то на подходе и обоз, ведомый старшиной. А значит, и полевая кухня с горячей кашей и прочими столь приятными для пустого брюха ингредиентами.

Надежды командира первого взвода не обманули. Выяснилось, что, согласно приказу командира роты, личный состав минометного взвода был распределен по всему километровому рубежу, который удерживала штрафная рота. Минометные расчеты переходили в оперативное подчинение командиров взводов.

– А я вот напросился к Аникину, в первый взвод… – пояснял Старостенко. – Повоюем, а, младший лейтенант?

– Еще как повоюем. Уже совсем допекли фрицы чертовы… – отозвался Андрей.

– Э, друг ситный, да тебе срочно надо к фельдшеру. Я, кстати, только что был у Анюты. У нее, надо сказать, дел невпроворот. Раненых много. Сразу понял, что вас тут хорошенько прижали. Но Анюта, знаешь ли, в любой обстановке хороша. Красоту ничем не испортишь. Удивляюсь, как она умудряется в этой антисанитарии халатик содержать в такой чистоте? Ты у нее как раз разузнай. Такой повод…

– Ладно, ладно… – отмахнулся, смутившись, Аникин. – Ты там располагайся по-хозяйски. И бинокль, вижу, у тебя в порядке. Не помешает вначале хорошенько осмотреться на местности. Левее, метрах в пятнадцати от насыпи, ложбинка есть. Рекомендую…

– Спасибо… сообразим… – махнул в ответ лейтенант и, закинув за спину карабин, скомандовал подчиненным «полный вперед».

Шутливые слова Старостенко задели Андрея за живое неожиданно для него самого. Он вдруг очень зримо вспомнил юное, пухлогубое лицо военфельдшера Анны, ее безупречную фигуру, и что-то горячее, казалось, перемолотое в муку в нескончаемо крутившихся жерновах окопных дней и ночей, проснулось в груди.

Старшину Аникин отыскал недалеко от штабного блиндажа. Его голос раздавался из-за пригорка. Это была типичная манера общения командира хозчасти Нарежного. В силу специфики занимаемой в роте должности, старшина был твердо убежден, что всем поголовно в роте от него чего-нибудь надо, причем и постоянный, и переменный состав пытается выклянчить у старшины не положенное по уставу и согласно нормам ежедневного обеспечения, а покушается на неприкосновенный запас, притрагиваться к которому можно лишь в самом крайнем случае. Что здесь, на передовой, в штрафной роте, где каждая минута являлась пребыванием между жизнью и смертью, старшина подразумевал под самым крайним случаем, для всех оставалось тайной, покрытой мраком.

Впрочем, когда дело касалось кормежки, Нареж-ный особо не жульничал. «Что-что, а насчет жратвы наша Рожа не жлобствует», – судачили штрафники, с душевной теплотой сокращая фамилию старшины до емкого физиогномического определения.

Ходили слухи, что они с поваром все-таки умудрялись экономить на крупах, картошке и концентратах, втихаря выменивая у местного населения на бесценное продовольствие иные материальные ценности. Но, как говорится, не пойман – не вор, да и на рационе штрафников и качестве приготовляемой пищи это особо не отражалось.

Бывали даже такие праздничные дни, когда вместо концентрата бойцов потчевали наваристой кашей с мясом или не менее наваристым борщом, с тем же мясом в виде свежеразделанного поросенка, по случаю добытого доблестными бойцами хозвзвода. Это тоже были отголоски тесного теневого сотрудничества запасливого Нарежного с радостно встречавшими советских воинов жителями освобожденных территорий.

Выйдя на голос, Аникин вдруг увидел Анюту. Она с сердитым и усталым лицом неотступно, быстрым шагом следовала за старшиной. Он, в свою очередь, так же старательно пытался от нее оторваться, попутно выговаривая ей во весь свой писклявый баритон. Создавалось впечатление, что они играли в догонялки с условием, что передвигаться надо не бегом, а быстрым шагом. Теперь была очередь водить военфельдшера.

– Вы понимаете, товарищ Лозневая, что я не могу дать вам подводу? Или вы ничего не понимаете?! – кричал Нарежный, пытаясь скрыться от нее за телегой, из которой вытаскивали тяжелые мешки трое временных бойцов.

– Нет, товарищ старшина, я отказываюсь вас понимать. Мне надо срочно отправить раненых в медсанбат, и вы мне дадите телегу, – разгневанным тоном отчетливо отвечала Анна.

– И не подумаю, уважаемая товарищ военфельдшер… – со всем сарказмом, на который был способен, ответил Нарежный.

– Вы меня вынуждаете обратиться к командиру роты… – суровым тоном подытожила Анна, остановившись. Она насупила красивые черные брови и расправила плечи, отчего ее небольшая, упругая грудь еще больше натянула приталенную шинель. Всем своим прекрасным видом военфельдшер показывала крайнюю решимость.

– Обращайтесь, – с украинским упрямством не сдавался Нарежный. Скорчив свою широкую, как капустный лист физиономию, он с маслеными глазками добавил: – Ведь у вас, товарищ военфельдшер, имеется такой своеобразный подход к товарищу майору…

Прозвучало, как пощечина. Аникин уже набрал воздуха, чтобы встрять в разговор. Такое, в глаза высказанное женщине, да еще при других, кого угодно бы вогнало в стыд. Но только не Анюту. Сама родом из Донецкой области, из шахтерской семьи, выросшая в крутой по нраву атмосфере рабочего поселка, она не первый день пребывала в мужском коллективе. В полной мере познавшая нелегкую долю женщины на войне, чувство собственного достоинства никому марать не позволяла и постоять за себя умела.

– Можешь не сомневаться, Нарежный… Мой подход осечки не даст. Собственноручно не одну, а две подводы приведешь, под уздцы… – горделиво вскинув голову, презрительно ответила Анна. Ее аккуратная шапка-ушанка сбилась на затылок, и на белый и нежный лоб выбилась кудрявая прядь золотистых волос. Ее точеный профиль царицы, статная фигурка действительно подтверждали – все будет именно так, как она говорит. Связь Анюты с майором ни для кого не была секретом.

Военфельдшер Анна выглядела сейчас, как кинодива из довоенной ленты. Все, находившиеся в этот момент возле повозок, на миг замерли, словно очарованные этим чудесным видением, возникшим посреди боя, на передовой. Даже старшина стоял, малодушно переминаясь с ноги на ногу. Видимо, понимал, что перегнул палку. Все-таки ссориться с ротным, да еще из-за бабы, ему было крайне нежелательно.