А вот выдержки из дневника знаменитого еврейского историка Семена Дубнова (1860–1941): «Растоптано всё духовное в человеке. Люди, кроме красных, не ходят, а пресмыкаются, измученные голодом, холодом, приниженные насилием… Сейчас пришли и сказали, что наш дом может быть превращен в казарму для красной армии, и тогда жильцы в несколько дней будут выселены. Это теперь проводится с особою жестокостью… Город наводнен мобилизованными, для которых старые казармы неудобны: холодные, перемонтированные, грязные. И вот гонят обывателей на улицу… Ходишь по улице, стоит стон, проклятия носятся в воздухе, особенно теперь, когда вместо пайка хлеба выдают лошадиный овес… Ходишь по засыпанным снегом мертвым улицам, с закрытыми магазинами без товаров, видишь изможденные лица. В вагонах трамвая нет возможности проезжать из-за мобилизованных красноармейцев, наполняющих все вагоны… На этой неделе, благодаря почтовой посылке и ожидаемому академическому пайку, мы впервые ели хлеба вдоволь, без опасения остаться на следующий день без еды. Заношу в дневник это событие, после с лишком двухлетнего недоедания. Сколько лет еще уйдет, пока нам станут вновь доступны молоко, масло, мясо, сахар, ванна, частая смена белья, новая одежда вместо нынешних лохмотьев, обувь, новые книги, свободные газеты, свобода собраний, свобода слова, неприкосновенность личности, возможность сообщаться со всем миром и тому подобные блага, отнятые у нас и ныне недосягаемые?..»

К концу августа 1918 года Розенбаумы почувствовали, что больше не могут и не хотят оставаться в некогда прекрасном и удобном для жизни, а ныне таком страшном городе. Угроза «уплотнения», когда пришлось бы жить под одной крышей с совершенно чужими и враждебными к ним людьми, скудное питание, опасение обысков и новых реквизиций — всё это повлияло на решение покинуть Петроград. Всё еще ожидая, что большевистский режим вскоре рухнет, они думали, что уедут не более чем на шесть месяцев. На деле же они отсутствовали три долгих года.

По мнению Барбары Брэнден, решение об отъезде на юг было принято Анной Борисовной; она же продумала маршрут следования. Из Петрограда они бежали осенью 1918-го; более точная дата нам неизвестна, но, учитывая, что, по описанию самой Айн Рэнд, во время поездки было очень холодно и почва промерзла, вероятнее всего, это произошло в ноябре — декабре — ранее этого времени на юге Украины заморозков не бывает. Любое путешествие в те неспокойные времена было рискованным, в особенности по той причине, что семье Розенбаум приходилось пробираться через территории, захваченные самыми разными вооруженными формированиями, обыкновенно не признававшими друг друга. Приблизительно в это же время похожими маршрутами из Москвы и Петрограда на юг переехали сотни тысяч других людей, не желавших оставаться в большевистской России.

По воспоминаниям Айн Рэнд, где-то на территории современной Украины (по-видимому, недалеко от Одессы) на второй день путешествия их поезд внезапно остановился: железнодорожные пути были взорваны — белыми, красными или бандитами, точно никто не знал. Какую-то часть пути (вероятнее всего, до ближайшего населенного пункта) пришлось проделать пешком. Некоторые пассажиры решили остановиться в соседней деревне; другие, в том числе и семья Розенбаум, предпочли для продолжения путешествия нанять запряженные лошадьми повозки. Алиса забросила свой чемодан на телегу и села за спиной кучера на солому, тонким слоем устилавшую дно. Караван двигался через степь, колеса катились по мерзлой почве. Стемнело. Внезапно возле повозки, в которой ехала Алиса, прогремел выстрел и грубый голос прокричал: «Стоять!» Появившись из темноты, группа вооруженных людей в оборванной солдатской форме приказала всем сойти с повозок. Главарь банды предупредил, что те, кто попытается скрыть имущество, будут убиты на месте. Испуганные пассажиры стали отдавать деньги, а бандиты начали обыскивать телеги.

В этот напряженный момент Зиновия Захаровича не подвела его природная смекалка. Спрятав несколько тысяч рублей в соломе, он отдал одному из бандитов кошелек с восемью рублями. Какая-то женщина стала кричать, что их сейчас всех убьют, рыдала и крестилась. Что чувствовала юная Алиса, стоя спиной к бандитским ружьям, дрожа всем телом, одетая в грубый свитер и черную юбку, вглядываясь в беспредельную украинскую ночь? По ее собственным словам, она хотела встретить свою смерть так же смело, как и Анжольрас. Окруженная бандитами, она думала:

Через несколько минут, показавшихся несчастным пассажирам вечностью, налетчики разрешили им продолжить путешествие. Рано утром перед ними замаячили очертания Одессы. Кто были эти бандиты, осталось неизвестным.

В Одессе они пробыли недолго — не более двух месяцев. По-видимому, город не произвел на будущую писательницу особого впечатления: в своих достаточно подробных воспоминаниях Айн Рэнд не говорит о нем практически ничего. Чем же Розенбаумов привлекла именно Одесса? По сведениям, полученным Джоном Хосперсом от самой Айн Рэнд, там жил ее дядя — скорее всего, по линии отца. По мнению Энн Хеллер, в Одессе в сфере медицины работали родственники Зиновия Захаровича и он рассчитывал там устроиться на службу. Однако что-то не срослось. В Одессе в это время царила полная неразбериха. Антанта, гетман, Директория, Добровольческая армия Деникина — все эти силы противоборствовали друг другу, да и войска красных были в опасной близости. Эта неспокойная обстановка или отсутствие постоянной работы у Зиновия Захаровича вынудили семью принять решение о продолжении бегства. После крушения надежд на благополучное обустройство в Одессе Розенбаумы покинули ее, сменив сумбурный, многолюдный, тревожный город на небольшой курортный крымский городок.

В Крыму семья оказалась в начале 1919 года: в школьной ведомости, полученной Алисой в Евпатории, указывается, что она поступила на учебу в январе.

Трудно даже предположить, какой была конечная цель и тем более маршрут передвижения семьи из Одессы в конце 1918-го — начале 1919 года, чтобы по какому-то случайному поводу она оказалась в Евпатории, в силу географического положения находившейся далеко от революционных событий. Привлекательность Евпатории для бежавших от большевистского террора была обусловлена прежде всего ее относительной политической и экономической стабильностью. В городе стояли 1-я и 6-я Прибрежные батареи, 5-я и 6-я сотни 2-го Волжского полка терских казачьих войск, 2-я пешая пограничная крымская сотня. Кроме того, в это время в Евпатории находились германские войска, численность которых городской управе не была известна.

К середине 1918 года население города насчитывало без малого 32 тысячи человек плюс семь тысяч приезжих. 40 процентов горожан составляли русские, по три с небольшим процента — армяне, греки и евреи; кроме того, здесь проживали почти десять тысяч татар, а также около двух тысяч караимов — тюркоязычных последователей неталмудического иудаизма — и свыше шестисот поляков.

В связи с общим ослаблением государственной власти положение евреев в Крыму значительно ухудшилось, возросли неконтролируемый антисемитизм и погромные настроения. С 1917 по 1920 год тамошняя еврейская община пережила самый тяжелый период голода и страданий. И всё же, несмотря на все тяготы, во время Гражданской войны еврейское население Крыма практически удвоилось и достигло, по некоторым данным, рекордной цифры в 100–150 тысяч человек. Причина была проста: несмотря на разруху и волнения, Крым оставался последним островком белогвардейской России.