В последующие несколько дней я выполнил свое обещание посещать Вальдемара по утрам. Лиги открывала его гроб, похожий на контейнер для вина и, опуская, бесполезные теперь, атрибуты таинственности, ставила несколько тонких свечей или масляную лампу для освещения, которые отбрасывали неверные тени, блуждающие по восковым чертам. Лиги приступила к делу, выполняя месмерические пассы, пока не слышался первый стон, вздох, мольба, кашель, свидетельствующие о том, что нам опять удалось добиться его внимания. Обычно в этих случаях я чувствовал прилив энергии, как-будто поток воды проходил через все тело. Потом мы обменивались приветствиями:

— Во имя бога, отпустите меня! Я умер, вы понимаете? Неужели в вас нет сострадания? Освободите меня.

— Какая сегодня будет погода? — спрашивал я.

— Солнечно. Ветер юго-западный. Тридцать узлов. Вечером кратковременные ливни. О, о-о, агония!

— Небольшой дождь никогда никому не вредил, — заметила Лиги. — Вам удалось сузить радиус местонахождения Ван Кемпелена?

— Франция или Испания. Сейчас не могу сказать больше. Я ухожу, я замерзаю, разорвите эту связь между духом и плотью!

— Что стало с королевством Нидерланды? Вы упоминали об этом, когда я спрашивал в прошлый раз.

— Эта возможность уже упущена. Говорю вам, что я мертв.

— Я тоже с утра не очень-то хорошо себя чувствую. Знают ли Грисуолд, Темплтон и Гудфелло, что мы преследуем их?

— Конечно да. Ой! Ой! Ой!

— Могут ли они разрушить наши планы?

— Думаю, что это возможно, хотя точно не могу сказать об их намерениях. Они еще не предприняли никаких шагов, чтобы причинить вам вред.

Его нижняя челюсть отвисла, обнажив длинные желтые зубы и провалившийся чернеющий язык.

— Быстро! Быстро! Усыпите меня или разбудите! Быстро, говорю вам! Говорю же вам, что я мертв!

— Ну тогда спите, — сказала Лиги. Сделала несколько пассов и закрыла крышку.

В другой раз мы обсуждали различные вопросы:

— Доброе утро, Монсеньор Вальдемар, — говорила она. — Как вы себя чувствуете сегодня?

— О-о! Агония!..

— Я спрашивал о том, что касается альтернативных миров, — сказал я. — У меня создалось впечатление, что их очень много, и каждый из них хотя бы чуточку — или очень сильно — отличается от другого.

— И вы не заблуждаетесь. Освободите меня, молю! Позвольте мне жить! Или умереть! Но только не этот двойственный кошмар!

— Меня также интересует, как осуществляется перемещение человека из одного такого мира в другой.

— Во-первых, необходимо обнаружить совершенно одинаковых людей в разных мирах, которые создают между собой нечто вроде резонанса.

— Как можно обнаружить таких людей?

— С помощью специального индикатора. Прошу…

— Дайте описание такого индикатора.

— Человек, который не живет, но и не умер… а на грани… может быть нацелен на то, чтобы расширить свои знания… таким образом…

— Это подозрительно похоже на описание вашей собственной персоны.

— Это так.

— Вы пытаетесь сказать, что принимали участие в нашем перемещении?

— Нет. Я всего лишь подобрал подходящих людей.

— Вы нашли По, Энни и меня для Грисуолда и компании?

— Да, нашел.

— Как?

— Это не поддается описанию. Только опытным путем. Пожалуйста…

— Уложите его снова спать, леди.

И потом, опять, ужасным пасмурным днем, когда море покрылось белыми барашками, а палуба выделывала бог знает что под ногами…

— Доброе утро, монсеньор Вальдемар. Как дела?

— Молю, освободите мой дух, леди, и передайте морю эти бренные останки.

— Мистер Перри хочет вас кое о чем спросить.

— Хотел бы быть кратким, Вальдемар, но то, что вы сказали накануне, заставило меня задуматься. Если команда Грисуолда использовала вас, чтобы нас обнаружить, то, что они использовали, чтобы переместить нас физически из одного мира в другой?

— Для этого потребовался человек необычайных возможностей, который бы мог создать некое метафизическое пространство, просто землю, где вы трое смогли бы встретиться…

— Энни? Вы нашли нас, а Энни была вынуждена произвести перемещение?

— Именно так. Если бы вы, дорогой сэр…

— У меня больше нет к вам вопросов.

Лиги взмахнула руками.

— Удачного вам дня, монсеньор.

Когда она закрывала крышку, корабль качнуло, и крышка с шумом захлопнулась.

— Не возражаете против чашечки чая или напитка из трав?

— Думаю, что нет.

И на следующий день.

— С добрым утром, монсеньор Вальдемар.

— Если печаль живет в твоей душе…

— Рада, что вы говорите так отчетливо. Эдгар хочет еще кое о чем вас расспросить.

— Да, — сказал я. — Не понимаю, как можно было заставить Энни исполнять то, что было во вред ей самой.

— Она была вынуждена делать это по указке доктора Темплтона, искусного месмериста.

— И все же я не понимаю. Если ее собственные способности в этой области так велики, как может менее сильный практик контролировать ее? И если на деле он сильнее, зачем тогда она?

— Их способности также равны, как свеча и небесное светило, если их сравнить. И все же он может влиять на нее через наиболее уязвимое время — ее детство.

— Как он может делать это?

— Как только она была вычислена, был применен индикатор, который передавал месмерическую энергию доктора Темплтона в нужную точку на линии ее жизни.

— И это вас они использовали, чтобы фокусировать на нее эту энергию?

— Это так.

— А время, само по себе, может являться таким носителем?

— Время — это космос или бесконечности среди миров. И прошлое более доступно, чем будущее.

Я почувствовал, что качнулся, но на этот раз был не крен судна. Я вытянул руку, чтобы опереться на гроб, но рука соскользнула, и я ударил его по плечу. Оно было твердое, как дерево.

— Ударяя мертвого человека, вы ничего не достигнете, — заметил он.

— Это случайность, — сказал я. — Извините.

Мое воображение рисовало образы счастливых играющих детей; и уже формулируя этот сложный вопрос, я мог предвидеть его односложный ответ:

— Вы говорите, что доктор Темплтон, действуя через вас, заставил Энни создать условия, которые повлияли на наши три жизни в точке, которая была наиболее благоприятной для этого, не так ли?