тысячи раз и как-то изобразил на стене, которую-то и обнаружил археолог Бугенгаген. Кто хоть однажды видел эту стену, погибал, ибо на ней было нарисовано лицо Дэмьена Торна.

Дэмьен посмотрел на свой детский портрет, затем повернулся и обратился к окружающей его тьме:

— О, отец мой, — тихо молился он, — Князь Тишины, человечество не признает тебя, и тем не менее жаждет припасть к Твоим стопам, поддержи меня и укрепи мои силы в попытке спасти мир от Иисуса Христа и его мирской ненасытности. — Дэмьен помедлил. — Двух тысяч лет было предостаточно. — Он прошел вперед, застыв перед крестом. — Яви человеку величие Твоего царствия, — продолжал Дэмьен, — и пусть он проникнется и глубиной твоей скорби, и святостью одиночества, и чистотой зла, и раем боли. — Он в изнеможении задохнулся. — Что за извращенные фантазии порождают в человеке мысль, будто ад сокрыт в земных толщах? Существует только один ад: свинцовая монотонность человеческого бытия. И рай только один: это царствие отца моего.

Дэмьен поднял руки ладонями кверху, взгляд его уперся в затылок Христа. Во мраке часовни глаза Торна отсвечивали желтым огнем.

— Назаретянин, шарлатан, — раскатистым басом вдруг взревел Дэмьен, — что Т ы можешь предложить человечеству? — Он замолк, словно ожидая ответа, затем продолжал: — С тех самых пор, как Ты явился на свет из исстрадавшегося чрева женщины, Ты ничего не сделал. Зато Ты потопил все горячие и настоящие желания человеческого естества в потоке благочестивой морали.

Дэмьен сделал шаг вперед, его лицо отделяли от лика Христа каких-нибудь несколько дюймов. Он яростно вцепился в крест, словно собираясь уничтожить сведенное судорогой тело, а затем горячо зашептал в ухо Христа:

— Ты воспламенил незрелый ум молодежи своей мерзкой догмой о первородности греха, и Ты же отказываешь человеку в праве на радость после смерти, пытаясь меня уничтожить. Но Ты проиграешь, Назаретянин, как и в прошлый раз.

Страшная суть этих слов, казалось, лишила Дэмьена последних сил. Он склонил голову, и его волосы коснулись плеча Христа; Дэмьен вдруг со звериным неистовством обхватил и сжал распростертое на кресле тело. Когда он вновь поднял голову, голос его уже окреп:

— Мы оба созданы по образу и подобию человека, но тебя зачал твой импотентный Бог, меня же — сам Сатана, отверженный и падший. — Дэмьен задумчиво покачал головой. — Твоя боль на кресте — это всего лишь заноза по сравнению с муками моего отца, низвергнутого с небес, по сравнению с болью падшего и отвергнутого ангела. — Он вцепился в голову Христа, и терновые колючки впились ему в ладонь. — Я вгоню эти иголки еще глубже в твое прогнившее тело, Ты, нечестивый, проклятый Назаретя- нин.

Дэмьен резко отстранился от креста, прикрыл глаза и закричал, но отчаянный и страшный крик этот внезапно прервался.

— О, Сатана, возлюбленный отец мой, я отомщу за твое страдание. Я уничтожу Христа навсегда.

Дэмьен вскрикнул, почувствовав наконец, как шипы глубоко вонзились в его ладонь. Кровь с нее закапала на глаза Христу и пурпурной слезой скатилась по искаженному в муках лику Спасителя.

Глава девятая

Подстегиваемый любопытством, мчался Джон Фавелл в своем автомобиле на юг. Нервы его были напряжены. Пробежав глазами прогноз погоды, Джон в мыслях обратился к Богу, в которого по сути дела не верил, умоляя Его, чтобы облачность рассеялась. Молитва астронома была услышана. Значит, он сможет зафиксировать слияние — слияние Троицы, как он его называл. И вовсе не Святой, или что-то вроде этого. Осложнять дело, привнося в это явление еще и религиозные мотивы, не было никакой нужды.

Нельзя, правда, сбрасывать со счетов этого священника. Когда тот в своем письме напросился присутствовать при этом событии, Фавелл поначалу чертыхнулся про себя, разозлившись что в его дела вечно кто-то пытается сунуть нос. Но тогда, из вежливости, он-таки ответил священнику и теперь от рабочей атмосферы не осталось и следа. Фавелл терпеть не мог, когда в обсерватории присутствовали посторонние. Своими идиотскими вопросами посетители каждый раз выводили астронома из себя.

Однако, чем больше Фавелл размышлял над будущим визитом священника, тем сильнее возрастало его любопытство. Ну какой может быть от него вред? Зато понаблюдать за реакцией человека, далекого от науки, будет, напротив, весьма интересно. Пожалуй, своими действиями священник будет напоминать антрополога, следящего за поведением низших существ.

Фавелл свернул за угол и взглянул на вырисовывающуюся вдалеке обсерваторию с гигантским зеркалом телескопа. Каждый раз он начинал волноваться при виде этого здания.

Фавелл любил свою работу. Его волнение было в какой- то мере сродни ощущениям, которые он испытывал, наблюдая, как раздевается жена.

Выйдя из лифта, астроном поднялся на залитую неоновым светом смотровую площадку. Его помощник Барри уже с головой ушел в работу, и они мельком обменялись своими обычными приветствиями.

Первое время они занимались необходимой ежедневной рутиной. Когда раздался звонок, оба ученых взглянули на часы Барри пересек кабинет, подошел к селектору, послушал и повернулся к Фавеллу.

— Это тот ненормальный монах.

— Не богохульствуй, — улыбнулся Фавелл, — пусть заходит.

— Вот они уже и входят, — констатировал помощник, нажимая на кнопку, контролирующую вход внизу.

— Что?

— Их трое.

— Черт возьми, — пробормотал Фавелл. Здесь вряд ли найдется место для всех.

Астроном опять начал злиться. «Еще не хватает, чтобы они взяли с собой ладан и смирну», — сердито подумал он.

Однако, как только отец де Карло вместе с братьями Симеоном и Антонио вошли в кабинет, раздражение Фа- велла как рукой сняло. Священник и монахи были вежливы, скромны и вели себя на редкость достойно.

Отец де Карло назвал себя, затем представил монахов.

— Все мы благодарим вас за сообщение о Троице.

— Ну меня-то не стоит благодарить, — смущенно протянул Фавелл.

— Бог вознаградит вас, — продолжал отец де Карло.

— Боюсь, что я не отвечаю вашим…

— Господь все равно вознаградит вас, — просто возразил священник.

Фавелл пожал плечами и подвел его к телескопу, объясняя на ходу, что это один из лучших в мире телескопов. Астроном показал им компьютер, мониторы, а также прозрачные слайды на освещенном стенде, позволяющие проследить движение трех звезд. Фавелл вдруг до такой степени разговорился, что едва слышал вопросы.

— Нам необходимо знать, где произойдет рождение, — напомнил де Карло.

— Мы сможем определить точку максимальной интенсивности в пределах квадратного'метра. — Фавелл повернулся к телескопу и заметил, что Барри уставился на часы. Он кивком пригласил всех троих в дальний угол кабинета к сканирующему монитору. Все впились взглядами в небо, где блистали мириады звезд.

— Вы просто наблюдайте, а мы займемся всем остальным, — предложил Фавелл.

— А что это за цифры? — поинтересовался отец де Карло.

— Дни,