Средневековые «международные» отношения и их изменения на протяжении столетий до возникновения капитализма должны интерпретироваться на основе изменяющихся общественных отношений собственности. Однако динамика средневековых изменений была связана с противоречивыми стратегиями воспроизводства, действующими между и внутри двух главных классов – феодальных сеньоров и крестьянства.

Наше рассуждение заключается в следующем: поскольку крестьяне обладали жизненными средствами, феодальная знать могла получить доступ к крестьянскому продукту лишь с помощью военных и политических средств. Поскольку каждый феодальный сеньор воспроизводил себя не только политически, но и индивидуально, то есть на основе своей сеньории, контроль над средствами насилия не был монополизирован государством, он был олигополистически распределен среди владеющего землей нобилитета. Средневековое «государство» состояло из политического сообщества феодальных сеньоров, облаченных правом на вооруженное сопротивление. Отношения между сеньорами по своей природе были воинственными и конкурентными. Силовое перераспределение прибавочного продукта крестьянского труда и конкуренция за земли развертывались по трем осям: (1) между крестьянами и сеньорами; (2) среди сеньоров; (3) между объединением сеньоров (феодальным «государством») и внешними акторами. Соответственно, геополитическая система характеризовалась постоянным военным соперничеством сеньоров за территорию и рабочую силу – как внутри феодальных «государств», так и между ними. Геополитическая динамика средневековой Европы подчинялась логике территориального завоевания как игры с нулевой суммой. Форма и динамика международной системы родились непосредственно из структуры отношений общественной собственности.

Значение теории общественной собственности для всей области МО выходит далеко за пределы Средних веков. Она применима ко всем геополитическим порядкам, будь они племенными, феодальными, абсолютистскими или капиталистическими. В любом случае определенный набор отношений собственности порождает особые отношения власти, управляющие развертываемыми между акторами практиками обоснования и ограничивающими их. Поэтому я стремлюсь не просто обозначить соответствие между отношениями собственности и международными системами, а обнаружить динамику этих систем в классовых стратегиях воспроизводства, действующих как внутри определенных политических образований, так и между ними. Отношения собственности объясняют институциональные структуры, обусловливающие конфликтные отношения присвоения, которые, в свою очередь, объясняют изменения. «Внутренние» изменения в отношениях собственности, сами подверженные «внешнему» давлению, изменяют геополитическое поведение. В этом подходе объединяется содержательная теория общественных и международных взаимодействий с теорией социально‑политической структуры. Такое соединение достигается благодаря историческому описанию соотношения ограничительных структур собственности и власти и их влияния на целеориентированные жесткие и антагонистические практики, оживляющие и изменяющие эти общественные отношения[36]. Таким образом, я задаю отправной пункт для теории широкомасштабной геополитической трансформации.

Такой подход к социальным изменениям стремится переписать дискуссию о том, «детерминирует» ли экономика политику, «детерминируют» ли внутренние отношения международные или наоборот. Проблема в том, что осмысление взаимодействия между этими сферами или «уровнями» обычно начинается уже после того, как они были исторически сформированы, то есть после того, как они были отличены друг от друга в капиталистически х обществах. Распространенное методологическое искушение состоит в том, что одну овеществленную сферу стремятся столкнуть с другой – обычно или в экономистском «марксистском», или в политизирующем «веберианском» описании, – не задаваясь вопросом о том, как эти сферы вообще возникли и как они встроены в воспроизводство общества как целого. Исследования докапиталистических геополитических систем точно также обычно проецируют на иначе структурированные эпохи прошлого словарь, состоящий из хорошо знакомых терминов, в числе которых – государство и рынок, внутренние отношения и международные.

В средневековом общественном устройстве не обнаруживается ни различие между внутренней сферой и международной, ни разрыв между политикой и экономикой, хотя этот разрыв и это различие столь характерны для нововременной международной системы. Эти различения воспроизводятся нововременным государством, которое, основываясь на собственной монополии на средства насилия, осуществляет внутреннюю политику посредством закона, а внешнюю политику реализует через применение силы. Они поддерживают реалистическую концепцию международной анархии и внутренней иерархии, а также соответствующие ожидания поведения: баланс сил и следование за лидером. Для средневекового мира, в котором отсутствует эта двойная дифференциация, фундаментальной проблемой оказывается определение природы (гео)политического и выделение акторов, наделенных правом вести «международные» отношения. Средневековая (гео)политика не была ни полностью анархичной, ни полностью иерархичной, она включала и вертикальные, и горизонтальные отношения подчинения и координации, связывающие в высшей степени дифференцированных носителей политической власти. Поэтому неверно подводить все эти различные политические власти – папу, императора, королей, герцогов, графов, епископов, города, сеньоров – под одну рубрику «конфликтной единицы», поскольку никто из них не владел монополией на средства насилия, которые гарантировали бы исключительный контроль над некоей ограниченной территорией. Реалистическая стратегия применения вечных категорий к обществам, не имеющим государства, приводит к понятийным анахронизмам, которые находят отражение в ошибочном анализе [Fischer. 1992] (критику см.: [Hall, Kratochwill. 1993; Teschke. 1998. Р. 328–336]). Чтобы избежать этих ошибок, нам требуется исследовать природу и социальные детерминанты феодальной политической власти. Короче говоря, мы должны осмыслить средневековую (гео)политику в ее собственных терминах.

Настоящая глава разбита на четыре раздела. Во втором разделе сравниваются теории феодализма Макса Вебера и Карла Маркса, в ней также заново оценивается в контексте докапиталистических обществ понятие «производственных отношений». В третьем разделе дается объяснение того, как проблема соотношения структуры и субъекта действия может быть использована при изучении средневекового общества, если продемонстрировать диалектическую связь между средневековой условной собственностью и результирующими стратегиями воспроизводства, развертываемыми в двух главных классах. В четвертом разделе намечается феноменология средневековых международных «институтов» (государство и господство, территория и границы, война и мир), для чего проводится систематическое сопоставление их политической формы и их общественного содержания. В последнем разделе проясняются расходящиеся структурирующие принципы геополитической организации в Раннем, Высоком и Позднем Средневековье, а также доказывается, что, хотя эти сдвиги в структуре системы могут объясняться на основе изменений в отношениях общественной собственности, они не связаны с феодальным геополитическим поведением.

2. Отношение между экономическим и политическим в феодальном обществе

Вебер против Маркса: тип господства против внеэкономического принуждения

Один из способов подойти к дебатам вокруг феодализма – выстроить теорию отношения между «экономическим» и «политическим» в средневековом обществе. Господствующий в литературе метод рассуждения, черпающий вдохновение главным образом в работах Макса Вебера и Отто Хинце, определяет феодализм как особый политический феномен [Weber. 1968а. Р. 255–266, 1070–1110, особенно 1090–1092; Hintze. 1968]. Вебер, следуя примеру Маркса, который придавал особое значение обладанию средствами производства, настаивал на политическом значении обладания средствами управления для децентрализованного наследственного государства:

…все государственные устройства можно разделить в соответствии с тем принципом, который лежит в их основе: либо этот штаб… является самостоятельным собственникомсредств управления…; либо штаб управления «отделен» от средств управления… Политический союз, в котором материальные средства управления полностью или частично подчинены произволу зависимого штаба управления, мы будем называть «сословие» (standisch) расчлененным союзом. Например, вассал в вассальном союзе