— Мы обычно обедаем примерно в три. Несуразное время, но девочкам нравится. Тогда в пять или в шесть можно пойти в кино или погулять с друзьями. А ты?

— Обед в семь. Мы едим около восьми. Я тебе позвоню, прежде чем уходить из конторы. Ты уже, наверное, успеешь насладиться праздником, а я только поплетусь домой встречаться с друзьями Пэм. — Брэд говорил так, словно был посторонним в собственном доме. — Кстати, как дела с учебой? — Фейт несколько раз ему писала, и Брэду показалось, что у нее все в порядке.

— Прекрасно, но чертовски боюсь. Никогда так не напрягалась.

После того как Алекс уходил, она занималась дома.

— Я тобой горжусь, Фред, — с уважением сказал он.

Через несколько минут они повесили трубки. Фейт зашла в комнаты к дочерям и поставила в вазы свежие цветы — она хотела, чтобы к их возвращению домой все было как следует. И, переполненная счастьем, вернулась к себе. Начала что-то говорить Алексу, но заметила, что он заснул с книгой в руке. Фейт осторожно переложила ее на прикроватный столик и выключила свет. Муж выглядел спокойным, и Фейт даже удивилась, отчего иногда он ведет себя настолько жестко с ней и с дочерьми. А потом внезапно вспомнила о Чарльзе Армстронге. В каком-то смысле Алекс вел себя так же, как и он. Не строил грандиозных надежд по поводу своих детей, но хотел, чтобы они старались, приносили хорошие отметки и добивались успеха. Именно этого требовал Чарльз от Джека, когда тот был еще совсем юным. Но от нее он требовал гораздо меньше, потому что Фейт была «всего лишь» девчонкой. У Алекса были такие же старомодные взгляды, и хотя у него родились дочери, а не сыновья, он ожидал от них так же много, как если бы они были сыновьями. Но он вел себя во многом так же, как Чарльз с матерью Фейт: делал вид, что временами ее вовсе не существовало, будто женщина не способна понять его дел. В детстве эта мягкая форма недооценки очень задевала Фейт. Она огорчалась, что мать позволяла Чарльзу так обращаться с собой. Но теперь поняла, что поступает точно так же, разрешая Алексу себя принижать, критиковать, третировать, не обращать внимания. Не позволить поступить на учебу — так бы поступила ее мать. И теперь, ложась рядом с тихонько похрапывающим мужем, Фейт поклялась, что будет вести себя по-другому. События постепенно начинали принимать иной оборот.

Фейт невольно задумалась: неужели она вышла замуж за Алекса, потому что он был похож на Чарльза? Слишком уж казались знакомыми его молчание и отстраненность, хотя на первых порах эти качества не так бросались в глаза. Значит, что-то в нем отвечало ее потребностям. Теперь ее пугало, что вопреки желанию она превращалась в собственную мать. Разница заключалась в том, что мать ныла, жаловалась, ожесточалась, подолгу переживала. Вот уж чего Фейт не хотела бы для себя. Мать пасовала перед напором мужа. И Фейт не хотела такой же судьбы для своих дочерей — пусть будут гордыми, цельными и самостоятельными. Но битва шла не только за них, но и за нее тоже. Битва, в которой Алекс не желал ей победы — молчаливая война, длившаяся долгие годы. Недаром Зоя окрестила отца человеком-ледышкой. Самое печальное заключалось в том, что Алекс не был холоден — Фейт знала, что где-то в глубине его существа таилась теплота — качество, которое она так любила в начале их брака. Но со временем эту теплоту все больше скрывали наслоения льда. И теперь Фейт не могла до нее докопаться, разве что изредка замечала слабый отсвет.

Засыпая, она надеялась, что нынешний День благодарения выдастся удачным. Не было причин в этом сомневаться — вот и девочки приезжали домой. Она почувствовала себя полезной, как прежде. От того, что они окажутся рядом, Фейт чувствовала себя необычайно счастливой. Она знала, что нужна и любима. Огорчало одно — Алекс больше не внушал ей эти чувства. Единственной ее радостью теперь оставались дочери.

Фейт поразило, что за те немногие прошедшие месяцы, что Зоя и Элоиз уехали из дома, они превратились в независимых женщин. Элоиз отправилась в Лондон в сентябре, Зоя в университет Брауна — в августе, и за столь короткое время обе удивительно изменились. Элоиз внезапно стала элегантной и утонченной. Она немного сбросила вес, приобрела новый гардероб в маленьких лондонских магазинчиках и была без ума от своей работы. Элоиз познакомилась с массой людей и завела нового приятеля — молодого англичанина, который тоже работал в «Кристи». Фейт порадовалась за дочь и в то же время ощутила болезненный укол — она поняла, насколько опустело ее гнездо и еще надолго останется таким, ведь Элоиз собиралась проработать в Лондоне два-три года, а потом попытаться получить работу в Париже или во Флоренции. Ей нравилось то, чему она научилась, и люди, с которыми она работала. Она чувствовала себя хорошо в этом мире.

А Зоя безоговорочно влюбилась в университет Брауна. Именно этого она и ожидала от университета. Она выбрала основной дисциплиной изящные искусства, а дополнительной — экономику и рассчитывала в будущем получить работу в галерее или заниматься покупкой произведений искусства для богатых коллекционеров. В восемнадцать лет она уже видела цель в жизни.

Фейт пришла в восторг от того, что дочери вновь оказались дома. Комнаты опять наполнились шумом, то и дело хлопали двери, девочки носились по лестницам вверх и вниз, вечером допоздна засиделись на кухне. Алекс к тому времени уже заснул. Он успел наговориться с Элоиз в кабинете, а Фейт в это время болтала в комнате с Зоей. Потом она на цыпочках спустилась вниз и присоединилась к дочерям.

— Привет, мам! — улыбалась ей Зоя. Она сидела на столе и ела ложкой мороженое прямо из коробки, а Элоиз, развалившись на стуле, пила чай.

— Как хорошо, что вы приехали, девочки. Без вас в доме как в могиле.

Зоя протянула ей ложку мороженого, мать слизнула сладкую массу, а затем поцеловала длинные до пояса белокурые волосы дочери. Элоиз, наоборот, постриглась коротко, и это ей очень шло.

— Что вы обе делаете на выходные? — спросила Фейт и повернулась к Элоиз.

Красивая девушка. Выше, хотя и не намного, младшей сестры. Обе взяли от отца рост и его стройность, а от матери — великолепные фигуры и миловидные лица. Обеим в разное время предлагали работать моделями, но ни та, ни другая, к большому облегчению Фейт, не заинтересовались этими предложениями. Она понимала, что ей повезло с обеими девочками.

— Встречаюсь со всеми своими друзьями, — восторженно ответила Зоя. — Все съехались домой.

— Я тоже, — сказала старшая сестра. — Надо повидаться с кучей людей.

Хотя большинство ее приятелей и приятельниц работали в других городах или занимались в магистратуре, многие все же были в Нью-Йорке. Она сама, прежде чем получила перевод, два года работала в нью-йоркском отделении Кристи. И это дело ей нравилось.

— Хорошо бы вы погостили подольше, — грустно проговорила Фейт. — Так приятно, когда вы дома. А без вас я просто не знаю, куда себя девать.

— Тебе надо поступить на работу, — практично посоветовала ей Элли, и Фейт не стала рассказывать, что она собирается продолжать юридическое образование.