Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Билли Поуп позвонил в автомастерскую. Оказалось, что машину починят только к вечеру. Решили, что вечером ехать не стоит: Билли переночует у них на диванчике в кухне, а утром вместе с Розиным отцом двинется в путь.
— Незачем спешить, я не собираюсь ради него прыгать, — сказала Фло, под «ним» подразумевая доктора.
Она вышла в лавку, чтобы взять банку лосося — сделать запеканку на ужин. Хотя Фло никуда не ехала и не собиралась, она надела чулки и переменила юбку с блузкой на чистые.
Пока Фло соображала ужин, они с Билли Поупом громко беседовали на кухне. Роза сидела на высокой табуретке и мысленно декламировала, глядя в окно лавки на Западный Хэнрэтти, на пыль, которую ветер нес по улице, и на сухие ямы, оставшиеся от луж:
То-то они подскочили бы, если б ей вздумалось прокричать эти слова в кухню.
В шесть вечера она заперла лавку. Войдя в кухню, она с удивлением увидела там отца. До этого она его не слышала. Он не разговаривал и не кашлял. Он был одет в свой лучший костюм — необычного цвета, какого-то маслянисто-зеленого. Вероятно, этот костюм когда-то продавался со скидкой.
— Глянь, как вырядился, — сказала Фло. — Поди, думает, что выступает щеголем. И так доволен, что не хочет теперь обратно в постель.
Отец Розы улыбнулся — неестественно, покорно.
— Как ты теперь себя чувствуешь? — спросила Фло.
— Нормально.
— Ну, во всяком случае, приступов кашля у тебя не было.
Свежевыбритое лицо отца казалось гладким и хрупким, как фигурки зверей, что Роза и ее одноклассники когда-то вырезали из желтого хозяйственного мыла.
— Может, мне пора уже встать и больше не ложиться.
— Вот это дело, — задорно подхватил Билли Поуп. — Хватит валяться. Вставай и уже не ложись. Работа не ждет.
На столе стояла бутылка виски. Ее принес Билли Поуп. Мужчины стали пить виски из стеклянных стаканчиков, в которых когда-то продавалась сырная паста. Сверху виски они доливали с полдюйма воды.
Пришел с улицы Брайан, сводный брат Розы; шумный, грязный после игры, окутанный холодным запахом уличного воздуха.
Как раз когда он вошел, Роза спросила, кивнув на бутылку виски:
— Можно мне тоже?
— Девочки этого не пьют! — ответил Билли Поуп.
— Если тебе дать, то и Брайан тут же начнет ныть, чтобы ему тоже дали, — сказала Фло.
— Можно мне тоже? — проныл Брайан, и Фло громогласно расхохоталась, задвинув собственный стакан за хлебницу:
— Вот видишь?
* * *
За ужином Билли Поуп сказал:
— В стародавние времена были люди, которые лечили. Но теперь про такое больше не слыхать.
— Жалко, что сейчас нельзя хоть одного найти, — заметил отец Фло, подавив очередной приступ кашля.
— Мой отец часто рассказывал про такого целителя, — сказал Билли Поуп. — Он эдак странно говорил, как из Библии. К нему пришел один глухой, и он его увидел и тут же исцелил от глухоты. А потом и говорит ему: «Слыши ли?»
— «Слышиши ли?» — предположила Роза.
Доставая хлеб из хлебницы, она осушила припрятанный Фло стаканчик и была уже добрее настроена ко всей своей родне.
— Во, точно! «Слышиши ли?» И этот такой, ага, я слышу. А целитель ему: «Веруеши ли?» И наверно, тот мужик не понял, о чем это он. И говорит: «Во что?» Ну и этот целитель, он разозлился и отобрал у мужика слух обратно, раз — и все, и тот пошел домой глухой, как пришел.
Фло сказала, что там, где она жила девчонкой, была женщина, ясновидящая. По воскресеньям в конце дороги, где она жила, выстраивались рядами двуколки, а позже — машины. В этот день люди издалека приезжали, чтобы спросить у нее совета. Как правило, насчет потерянных вещей.
— А разве они не хотели поговорить со своими покойными родственниками? — спросил отец Розы, подзуживая Фло. Он любил так делать, когда она рассказывала. — Я думал, она могла помочь человеку поговорить с покойной родней.
— Наверно, эти люди были по горло сыты своими родственниками еще до того, как те умерли.
Ясновидящую спрашивали о потерянных кольцах, спрятанных завещаниях, пропавшем скоте. Куда все это девалось.
— К ней пришел один парень, мой знакомый, он бумажник потерял. Он работал на железнодорожной линии. И она ему говорит: ты помнишь, как неделю назад работал на путях, оказался возле сада и решил сорвать яблочко? Перепрыгнул через забор? Вот тут-то ты и уронил свой бумажник, прямо там, на месте, в высокой траве. Но тут, это ясновидица говорит, подбежала собака, схватила бумажник и уронила его чуток подальше вдоль забора, там-то ты его и найдешь. А тот парень начисто позабыл и про сад, и как через забор лазил, и так удивился, что дал ей доллар. И пошел и нашел свой бумажник в том самом месте, где она сказала. Это все правда, он был мой знакомый. Но деньги оказались все изжеваны, в клочки, и когда он это увидел, то чуть не лопнул от злости, что дал ясновидящей целый доллар!
— Но ты-то сама к ней не ходила, — подсказал отец Розы. — Ты ведь таким людя́м не доверяешь?
Обращаясь к Фло, отец часто говорил по-деревенски. Еще он перенял деревенскую привычку поддразнивать собеседника, говоря заведомо противоположное истине или тому, что считалось истиной.
— Нет, я к ней никогда не ходила спрашивать, — сказала Фло. — Но один раз я к ней пошла. Мне надо было взять у нее зеленого луку. Моя мать болела и страдала нервами, и эта женщина велела нам передать, что зеленый лук помогает от нервов. Но оказалось, что это вообще не нервы, а рак, так что я не знаю, что хорошего нам было от этого зеленого луку.
Фло повысила голос и торопливо принялась рассказывать дальше, смущенная тем, что выдала свои чувства.
— И вот я должна была пойти к ней за луком. Она заранее надергала луку, вымыла и связала в пучок и говорит: не уходи еще, зайди в кухню, посмотри, что я для тебя приготовила. Ну я не знала, что у нее там, но побоялась перечить. Я думала, что она ведьма. Мы все так думали, вся школа. И вот я села на кухне, а она пошла в чулан, и вынесла большой шоколадный торт, и отрезала кусок, и дала мне. И мне пришлось сидеть и есть его. А она сидела и смотрела, как я ем. Я ничего от нее не запомнила, только руки. У нее были большущие красные руки, и вены эдак выпирали. И она все время крутила и ломала эти руки у себя на коленях. Я потом часто думала, что ей самой не мешало бы поесть зеленого луку, у нее тоже явно с нервами не в порядке… И потом я почувствовала, что вкус какой-то странный. У торта. Что-то с ним было не так. Я, правда, не перестала есть. Я ела и ела и, когда все доела, сказала спасибо. И скажу я вам, я как вылетела оттуда! По ее дороге я пошла медленно, потому что она наверняка смотрела мне в спину, но только я дошла до большой дороги, то как припустила! Но я все равно боялась, что она следит за мной, невидимая или как-нибудь, и возьмет да прочитает мои мысли, а потом как приподнимет да шмякнет об дорогу, что и мозги наружу. Добежала я до дому, дверь открыла и как закричу: «Меня отравили!» Так я подумала. Что она заставила меня съесть отравленный пирог. Но пирог был просто плесневелый. Так моя мать сказала. У ясновидящей в доме сырость, а к ней, бывало, по нескольку дней никто не приходил, и пирог некому было съесть — хотя в другие дни у нее собирались толпы. И наверно, он просто у нее залежался… Но я в это не верила. Нет. Я была уверена, что съела яд и теперь непременно помру. Я пошла и села в амбаре, где зерно хранили. Я там себе устроила такой угол, про который никто не знал. Держала там всякий хлам. Осколки фарфора и бархатные цветы. Я их помню: они были со шляпы, которую испортило дождем. И вот я там села и стала ждать.