Пока немецкие танкисты изображали из своей машины бульдозер, повыпрыгивавшая из грузовиков пехота развернулась цепью и ждала команды начать прочесывание. Немцы не знали, в какую сторону от дороги мы ушли, поэтому майору пришлось отправить две группы. Вражеский командир, видимо, имел подробную карту местности и прекрасно понимал, что более-менее подходящий для нашего отхода лес лежал только по одну сторону дороги. Вторую группу он отправил на всякий случай, чтобы не получить неожиданный удар в спину, если коварные русские, устроившие засаду на дороге, решили не убегать, а затаиться неподалеку.

Лес, в котором мы сейчас находились, скорее можно было назвать перелеском. Он имел ширину всего в пару километров и тянулся вдоль дороги километра на четыре. Вдоль всей его опушки шла довольно сильно разбитая, но вполне проезжая в это время года дорога, и это сильно ухудшало наше положение.

Предприимчивый немецкий майор немедленно отправил в объезд леса две группы, в каждую из которых входил бронетранспортер, грузовик с пехотой и пара мотоциклов. Цель этих групп была совершенно очевидна – перекрыть нам возможность уйти полями, покинув лесной массив. До вечера оставалось еще часов пять, и рассчитывать отсидеться в лесу до темноты мы не могли. Оставался только прорыв, но сержант и остальные мои товарищи пока о нависшей над нами угрозе ничего не знали.

– Может, не полезут немцы в лес-то? – с надеждой в голосе предположил чуть отдышавшийся Борис, – у них ведь приказ, наверное. Зачем им эта задержка?

– Полезут, – мрачно возразил Плужников, – о попавших в засаду машинах они наверняка уже доложили своему командованию по радио. Не думаю, что им прикажут двигаться дальше, не ликвидировав угрозу движению тыловых колонн. Так что отставить разговоры и продолжаем движение!

Плужников рассуждал вполне здраво, и это меня в очередной раз порадовало, но теперь следовало довести до командира всю сложность нашего положения.

– Товарищ сержант, нас обходят мобильными группами справа и слева. Мотоциклы, бронетранспортеры и пехота на грузовиках, – доложил я Плужникову через пару минут.

– Пока мы в лесу, они нам не особо страшны, – ответил сержант, но было видно, что полученная информация его не порадовала, зато для себя я отметил, что мои сведения он больше под сомнение не ставит.

– Если лес большой, и мы идем быстро, тогда да, – возразил я командиру, – но не думаю, что немцы просто так это затеяли. Они ведь тоже понимают, что серьезный лесной массив прочесать не в их силах, а раз они за это взялись, значит, не так уж этот лес и велик. Звук я, кстати, слышу слева и справа, то есть там, как минимум, есть лесные дороги, по которым может пройти техника.

– Плохо, что карты нет, – в голосе сержанта слышалась досада, – идем, как котята слепые.

Я регулярно поднимал руку, останавливался и прислушивался, прикрывая глаза. Плужников и красноармейцы при этом мгновенно замирали, стараясь максимально соблюдать тишину. Минут через десять план немецкого майора стал ясен окончательно.

– Грузовики остановились, товарищ сержант. Похоже, они высаживают пехоту, а вот «Ганомаги» и мотоциклы поехали дальше, я их слышу уже где-то впереди. Если там лес кончается…

– Тебе это ничего не напоминает, таежный житель? – зло усмехнулся сержант.

– Загонную охоту это напоминает, товарищ командир, – кивнул я, – пехота организует облаву, выгоняя нас по единственному еще не перекрытому направлению, а там нас будут ждать бронетранспортеры и мотоциклы. Все верно немцы рассчитали. Сколько нас, они не знают, и воевать с нами в лесу может оказаться чревато большими потерями. Вот и хотят они нас выгнать под огонь пулеметов, а может и чего потяжелее. Теперь я абсолютно уверен, что лес скоро закончится, и как только мы покажемся на опушке, нам конец.

– Тогда нужно принять бой здесь, товарищ командир! – с неожиданной твердостью произнес Синцов, слышавший наш разговор. Если уйти все равно невозможно, значит, нужно драться.

– Что думаешь, Нагулин? – повернулся ко мне сержант. – Боец дело говорит?

– Ты, Синцов, парень, конечно, героический, – усмехнулся я, глядя на своего товарища, – и твой порыв достоин всяческого уважения, но я не для того уже почти два километра тащу на себе эту тяжеленную хреновину, чтобы вот так просто принять здесь смерть от немецкой пули. Товарищ сержант, я предлагаю прорыв. Через пехотные цепи мы не пройдем – их слишком много, и нас просто задавят массой, а вот мотоциклисты и экипажи бронетранспортеров полагаются больше на огневую мощь, чем на численность, и я хочу это использовать.

– Ты собираешься воевать с этой штукой против бронетранспортеров и, как минимум, шести пулеметов, боец?

– У нас есть перед немцами фора. Небольшая, минут десять-двенадцать, я думаю. За это время мы должны разобраться с бронетранспортерами и мотоциклистами. Кстати, вон уже и опушка проглядывает – там нас и будут ждать.

Мы говорили на ходу, но сержант все-таки обернулся ко мне и на его лице я прочел серьезные сомнения.

– Товарищ сержант, я хоть раз вас подводил? – решил я обойтись без долгой аргументации, на которую сейчас все равно не было времени.

Плужников колебался – не так уж хорошо он меня знал, хотя боевых эпизодов в нашем недолгом знакомстве уже хватало. Однако ситуация не располагала к длительным раздумьям, и сержант решился.

– Хорошо, Нагулин, говори, что делать.

– Нам нужно принять влево, товарищ сержант. Видите там возвышенность, и лес редеет? С этого холма должно неплохо просматриваться поле перед нами. Немцы, вероятнее всего, где-то там. Не думаю, что они оставили технику у самой границы леса. Скорее, отошли метров на сто пятьдесят, чтобы обзор иметь и чтоб мы неожиданно на них не выскочили. Думаю, они заранее наметили точку, в которую нас будет выгонять пехота, и заняли позицию напротив. Так сказать, лучшие места в партере.

– Любишь театр, боец?

– Не имел возможности посещать, товарищ сержант. В тайге с театрами некоторая напряженка. А фразу эту от отца слышал.

– А я театр люблю, но вот в роли актера себя пока не пробовал. Если тебе верить, сейчас я это упущение исправлю.

– Тут, товарищ сержант, главное, чтобы все это дело вместо театра в кровавый цирк не превратилось, поскольку кто будет смеяться последним, совершенно неясно.

Мы, наконец, добрались до более-менее удобной позиции и распластались на земле. Поле отсюда действительно просматривалось, но подлесок, раскачиваемый легким ветерком, сильно мешал обзору. Впрочем, это сержанту и красноармейцам он реально смазывал картинку, а мои оптические фильтры вполне справлялись с такой несерьезной помехой.

– Вон они, красавцы, – показал я Плужникову, куда смотреть.

Сержант кивнул. Теперь и он видел метрах в двухстах от леса и, соответственно, в трех сотнях метров от нас серые туши «Ганомагов» и каски мотоциклистов, оставивших свои машины на обочине дороги и занявших позиции недалеко от бронетранспортеров.