— Да, что-то в этом роде… Возьмем, к примеру… э-э-э… ну, скажем, «гемме» и «ку». «Гемме» означает «рабыня» в соединении со знаками «сал», то есть «женщина», и «кур», «чужая земля». А знаки «кур», «есть» и «нинда», «хлеб», помещались в символ «ка», означающий «рот».

— Вот это меня и смущает. В каком случае символы соединяются последовательно, а в каком один помещается внутри другого?

— Ну, это зависит от…

— Профессор, — перебила Лена. — Вы же не собираетесь читать мне лекцию по телефону?

Томаш замялся.

— Ну… вообще-то… нет.

— Вы могли бы проконсультировать меня при встрече. Завтра или прямо сегодня, если вам удобно.

— Сегодня? Не получится…

— Тогда завтра.

— Погодите. Ни завтра, ни сегодня. Дело в том, что я в Бразилии.

— В Бразилии? Вы серьезно, профессор?

— Да. В Рио-де-Жанейро.

— Круто! Вы уже были на пляже?

— А как же. Сегодня.

— Здорово? У вас там жарко?

— Тридцать градусов.

— А здесь жутко холодно, даже для уроженки Швеции. — Девушка издала притворно жалобный стон. — Б-р-р. Профессор, неужели вам меня совсем не жалко?

— Конечно жалко! — рассмеялся Томаш.

— Тогда вы просто обязаны мне помочь! — с энтузиазмом воскликнула Лена.

— Я готов. А что от меня требуется?

— Позанимайтесь со мной дополнительно.

— Что ж. Я точно не знаю, когда вернусь, это зависит от того, как пойдут дела; но в понедельник мне надо быть в университете, у меня лекция. Позвоните в понедельник, хорошо?

— Конечно. Большое спасибо, профессор.

— Не за что.

— Знаете, — проговорила шведка с непередаваемой лукавой интонацией. — Мне почему-то кажется, что эти занятия доставят нам обоим удовольствие.

Слово «удовольствие» прозвучало недвусмысленно призывно.

Машина едва тащилась по запруженной транспортом утренней улице, и у Томаша было предостаточно времени, чтобы полюбоваться домами и витринами магазинов, приветливо распахнувших двери покупателям. Ветхие, израненные стены старых зданий выглядели необычайно живописно: изъеденные временем перила, высокие окна, фасады самых невероятных цветов, желтые, розовые, голубые, кремовые. Томаш то и дело узнавал в очертаниях экзотического города влияние португальской архитектуры. Брусчатые тротуары на португальский манер украшал черный геометрический орнамент. Названия у окрестных улиц были упоительные: Пинсе-Неш-де-Оро, Паласио-де-Феррамента, Каза-Оливейра.

— Что это за улица?

— Прошу прощения, сеньор? — Таксист покосился на Томаша в зеркало заднего вида.

— Как называется эта улица?

— Руа-да-Кариока, сеньор. Одна из самых старинных в Рио, почти все дома девятнадцатого века. — Он указал налево. — Видите тот погребок?

Томаш послушно повернул голову; за широко распахнутой дверью можно было разглядеть длинные столы и заставленную бутылками стойку.

— Угу. Бар «У Луиса», стало быть. — Таксист притормозил у ресторана, энергично помахав рукой, чтобы другие машины подождали, пока пассажир полюбуется на памятник старины. — Самый старый погреб в Рио, сеньор. Его открыли в восемьсот восемьдесят седьмом году, и знаете, у него любопытная история. Раньше этот бар назывался «У Адольфа», и здесь подавали лучшую немецкую еду в городе, сосиски не хуже, чем в Германии. Главные интеллектуалы того времени приходили сюда поужинать и пропустить рюмку. — За ними уже наметилась пробка, и водителю пришлось тронуться с места. — Потом началась война, и знаете, что сделали хозяева?

— Ушли в подполье?

Таксист расхохотался.

— Поменяли название.

Машина пересекала проспект Парагвайской Республики. Водитель посоветовал пассажиру посмотреть налево, где возвышалась громоздкая конструкция из стекла и металла.

— Кинотеатр «Ирис», — сообщил он тоном заправского гида. — Когда-то считался самым модным в Рио.

Улица Кариока упиралась в вытянутую прямоугольную площадь. Ее центральную часть занимал окруженный резной оградой сквер; деревья, словно верные гвардейцы, окружали статую всадника, сжимавшего в правой руке какой-то свиток; постамент украшали вооруженные копьями индейцы, восседавшие на спинах крокодилов.

— Где это мы?

— На площади Тирадентеша.

— Так это Тирадентеш? — спросил Томаш, кивнув на венчавший площадь монумент.

Таксист опять рассмеялся.

— Нет, сеньор. Это император дон Педру I.

— Надо же! А почему площадь назвали в честь Тирадентеша?

— Это долгая история. Когда-то это место называлось Цыганским полем. Потом здесь стали наказывать рабов, а площадь стали звать площадью Позорного столба. А когда восстание Тирадентеша подавили, на ней возвели эшафот, где его и казнили.

— Кого казнили?

— Как кого? Тирадентеша.

— А, тогда понятно, — Томаш еще раз окинул взглядом памятник. — А что в руке у дона Педро I?

— Декларация независимости Бразилии, — хмыкнул таксист. — Памятник поставил его сын, дон Педро II. — Он усмехнулся. — Говорят, увидев памятник, он пришел в бешенство. Чувак на лошади получился совершенно непохожим на его папеньку.

Такси объехало площадь и свернуло в узкий переулок. Потом повернуло направо, проехало еще немного и остановилось напротив букинистической лавки. Водитель махнул рукой в сторону перекрестка.

— Вот улица Луиса Камоэнса, сеньор. Читальный зал прямо там.

Томаш расплатился и вышел из машины. Тесный пешеходный переулок вел на тихую улочку под названием Ларгу-де-Сан-Франсишку, главным украшением которой был восхитительный памятник в стиле неомануэлино, немного напоминавший изысканный вариант башни Белем; четыре стройных кариатиды не только поддерживали фасад, но и, казалось, придавали равновесие всему причудливому зданию. Сделав несколько шагов, Норонья застыл на месте, не в силах отвести взор от белоснежных стен. На белом фоне резко выделялись два алых португальских креста ордена Воинов Христовых, точно такие же, как на парусах каравелл шестнадцатого века; крупные буквы над подъездом гласили: «Португальский королевский читальный зал».

Вдоволь налюбовавшись роскошным фасадом, Томаш раскрыл тяжелую дверь и вошел в вестибюль знаменитого здания, подаренного Бразилии метрополией в девятнадцатом веке, хранилища самого большого собрания португальских книг в Новом Свете. Три длинных коридора, сменяя друг друга, вели в маленький атриум, откуда открывался проход в центральный зал; шагнув в него, Томаш оказался в самой удивительной библиотеке на земле, от пола до потолка воплощавшей красу и гордость знаменитого стиля. Заставленные книгами деревянные стеллажи спускались вдоль стен, словно заросли плюща; величественные колонны, поддерживающие свод, перекрещивались элегантными арками и перетекали в великолепные балюстрады; пол был выложен темно-красными гранитными плитами, украшенными черным геометрическим рисунком; роль потолка выполнял багряно-синий витраж, и проникавший сквозь него мягкий свет ровно струился по залу; по углам витража красовались портреты великих португальцев, среди которых Томаш без труда узнал Камоэнса и Педру Алвареша Кабрала; в центре была огромная литая люстра, украшенная гербами Португалии.