Джуба. А что по поводу твоего вопроса, да, эти двое точно ехали обратно с призами! Но это не важно, у нас есть время до следующей седмицы на выполнение поручения. А кто приедет первым, кто последним — роли не играет…

Кудр отстал.

Часам к пяти пополудни они достигли путеводного камня. Игги прочитал вслух предупреждения, плюнул на камень, а потом подумал немного, и помочился на него.

— Ненавижу цыган! — непонятно прокомментировал он свой поступок. Никто из присутствующих переспрашивать не решился.

Собрались быстро. Взяли лишь то, на что указал Джуба: деревянного гуся, манок и сеть.

— Идти за мной! Шаг влево, шаг вправо — попытка утопления! Прыжок на месте — провокация! Да, отпрыск, доспех сними — тяжелый… Дуб, ты тоже!..

Пока Кудр разоблачался и переодевался, Дубыня быстро скинул в повозку свою короткую кольчужку и устроил походный лагерь чуть в стороне, развел костер и начал варить суп в котелке. Игги подумал и решил сначала перекусить, чем боги послали, а потом уже выдвигаться на болота. Поиски птицы могут занять много времени, а кушать хотелось уже сейчас.

Дубыня придерживался аналогичной позиции. Вопросы питания у него всегда стояли на приоритетном месте.

Каша получилась рассыпчатая, на шкварках. Отужинали с удовольствием, даже Кудр не побрезговал, слопал свою порцию в момент и добавки попросил, но ему было отказано.

— На тебя продукты не рассчитаны, мне бы охламона прокормить, — кивнул Игги в сторону Дубыни.

Тот ел деревянной ложкой, счастливо улыбаясь во все свои тридцать два зуба. Никогда в жизни он не ел так досыта, как за пару дней службы у Джубы. За это он готов был следовать за хозяином хоть на край света, хоть на плаху, хоть в петлю. Но все же надеялся, что до таких крайностей дело не дойдет.

После еды, несмотря на то, что начало темнеть, отправились на разведку. Игги уже бывал на болотах прежде и знал основные правила выживания, поэтому у него мелькнула было мысль пустить первым Кудра. Мелькнула и пропала. Боярин Крив с него потом семь шкур сдерет, с живого не слезет. На аршин борода, да ума на пядь — это явно не про Крива. Этот ушлый человек прекрасно знал, как воздействовать на своих партнеров самым неприятным образом.

Поэтому Иги пошел первым, за ним топал Кудр, а замыкал процессию Дубыня.

Долго ли — коротко ли, близко ли — далеко ли, высоко ли — низко ли, но добрались они до небольшой поляны, скорее даже пяточка среди топей. Это была не та поляна, где находилось гнездо, о той Джуба ничего не знал и знать не мог.

Но место было подходящее для засады. На поляне росло единственное дерево, зато высокое, с щедрой раскидистой кроной.

— Лезь! — приказал он Дубыне, и тот, прихватив сеть, ловко, как обезьяна, вскарабкался по стволу, цепляясь за ветви, и укрылся за листьями так, что с двух шагов его не было видно.

Деревянного гуся Игги поставил ровно под тем местом, сверху которого сидел Дубыня.

— Боги помогут, справимся! — уверенно заявил Джуба, жестом указав Кудру на ближние кусты.

Тот намек понял и спрятался надежно, Игги тоже укрылся за деревом и начал дуть в манок.

Из манка донеслись громкие крякающие звуки, создавалось полное ощущение, что недовольный жизнью гусак заявляет на весь мир о своем глубоком внутреннем мире.

Выждав некоторую паузу, Игги повторил заход, чуть разнообразя свои кря-кря, делая их интереснее, живее, наполняя смыслом и чувствами.

Казалось, он исполняет настоящую «Арию гуся», в самом высокохудожественном варианте. Никакая дама не смогла бы устоять против такого кавалера.

И жар-птица купилась.

Она появилась внезапно, выскочив откуда-то справа, и одним прыжком очутившись в пяти локтях от деревянного гуся.

Птица была шикарна, хотя и выглядела слегка потрепаной жизнью.

Маленькая индюшачья головка на длинной шее с огромным подозрением оглядывала все вокруг, но все же большей частью ее взгляд фокусировался на гусе. Толстое тельце птицы хорошо бы смотрелось в жареном виде на блюде. А уж красоту хвоста, который птица распушила, дабы возбудить деревянного гуся, сложно было описать словами. Хвост был восхитителен! Был! Когда-то! Сейчас же от былого великолепия осталось ровно четыре пера, которые смотрелись на голом птичьем заду весьма нелепо.

Птица сделала два шага вперед, недоумевая, почему кавалер не обращает на нее внимания. Может, дело в хвосте, который уже не так красив? И тут она поняла свою ошибку. Гусь был подставной.

— Бросай! — заорал во всю мощь глотки Джуба.

Дубыня бросил сеть, да так умело, что в мгновение опутал жар-птицу с ног до головы.

Птица гневно заклекотала, но Игги уже подскочил вплотную и выдрал из ее хвоста сразу два пера, оставив последние два птице на память.

Сделал он это весьма вовремя. В следующий миг полыхнуло невыносимым жаром, и от сети осталось лишь пара дымящихся обгорелых веревок.

Жар-птица каким-то неведомым образом увеличилась в размерах в несколько раз, и теперь это была уже не индюшка, и даже не страус — размах ее крыльев достиг нескольких шагов, а грозный клекот перерос в увесистый бас.

Следующим залпом птица подожгла своего несостоявшегося любовника — деревянного гуся. Тот за минуту обгорел до углей, погибнув во имя невозможной любви.

А птица уже гналась за Игги, намереваясь и его поджарить на шашлык. Дубыня благоразумно отсиживался на дереве, Кудр — в кустах, а вот командиру отряда героев деться было решительно некуда.

Он совершил замысловатый прыжок, едва уклонившись от волны всепоглощающего жара, выпущенный птицей.

Мысли лихорадочно метались в его голове.

«Козел и три тысяча маленьких козлят! По болотам не уйти, утопну! Но и тут долго не пробегаю! Загонит!»

Выбора не было, и Игги заорал своим компаньонам:

— Бегите к повозке! Ждите меня там! Если не вернусь к утру, езжайте в город…

После чего он бросил на землю одно трофейное перо и, высоко подбирая ноги, помчался по кочкам вперед, а прямо за ним по пятам неслась разъяренная птица, басовито клекоча от ярости и пуляя пламенем.

Глава восьмая. ПЕРЬЯ ЖАР-ПТИЦЫ

Ждали долго, но Игги все не являлся. К утру Дубыня начал тихонько плакать, натура у него оказалась чувствительная и нежная.

Когда встало солнце Кудр, поглаживая перо за пазухой, решительно заявил:

— Я возвращаюсь в Велиград!

Дубыня уставился на него с таким сумрачным выражением на лице, что боярский сын даже отступил на пару шагов назад. А что, прибьет и прикопает, с такого станется… опасный тип! Никакого уважения к высшему сословью! Одно слово,